На протяжении многих веков Балканы постоянно служили (даже задолго до изобретения пороха) “пороховым погребом” Европы. Именно на Балканском полуострове в последние столетия не раз сталкивались интересы православной России, мусульманской Турции и стран Западной Европы. Сущность этих постоянных столкновений, как думается, заключалась в борьбе за правопреемство Византийской Империи. Балканы, как и Малая Азия, входили до XIII-XIV вв. в состав "Империи ромеев“, как официально называлась Византия, то есть по сути – в состав Римской Империи. Именно „Империя ромеев“ являлась бесспорным владельцем Балкан, несмотря на бесчисленные вторжения варваров в ее пределы. В основе Византии лежала идея универсальной христианской Империи, включающей в себя все народы православного христианского вероисповедания. Святые Императоры Константин и Юстиниан, а вслед за ними – и другие василевсы ромеев видели свою главную задачу в том, чтобы весь мир стал христианским (что, по их убеждениям, означало – православным). Христианские народы органично включались в состав Империи под державу православного Императора=Царя, и именовались „царскими людьми“. Так, например, на Переднем Востоке православных христиан именовали по-сирийски “мелкитами”, от слова “мелек”, то есть:“Царь”. Отпадавшие от Православия в ересь тем самым отпадали и от Империи, становясь из подданных ее врагами - как, например, египетские монофизиты и сирийские иаковиты и несториане, „мелкитами“ („царскими людьми“) уже не считавшиеся. Восточная Римская (как и вообще Римская) Империя не была жестко связана ни с одним конкретным народом. По сути дела, она не имела державообразующей нации и национальной идеи (в современном понимании этого слова). В этом заключались как ее сила, так и ее слабость. В период подъема и поступательного развития Христианства этот универсальный характер Империи привлекал в нее много свежих сил из разных новообращенных народов. В период же державного упадка Византии отсутствие у нее державообразующего народа и национальной объединяющей идеи подрывало патриотизм и волю к сопротивлению, что, наряду с перечисленными выше чисто военно-политическими факторами, стало одной из главных причин падения Византии.

Национальные христианские государства, сложившиеся в пределах Византийской Империи на Балканах (Болгария, Сербия, Албания) и в Закавказье (Грузия) возникли в период ее ослабления и просуществовали очень недолго – не более 1,5-2 столетий. Так, I Болгарское царство просуществовало от царя Симеона (конец IX в.) до царя Самуила (начало XI в.). II Болгарское царство и Сербское королевство возникли уже после распада Византийской Империи в результате IV Крестового похода 1204 г. и просуществовали до 80-х гг. XIV в., после чего попали под иго турок-османов. И I Болгарское царство Симеона, и Сербское королевство династии Неманичей претендовали не на отдельные области, заселенные исключительно собственными народами, а на все византийское наследство. И болгарский царь Симеон, и сербский краль (король) Стефан Душан приняли титул “автократора (самодержца, то есть Императора) болгар (сербов) и ромеев (то есть римлян)”. Таким образом, первые славянские государства на Балканах были национальными монархиями по рождению, но в идеале претендовали на наследство универсальной ромейской, то есть христианской Империи. В знак этого все они – и Болгария, и Сербия, и даже Албания приняли в качестве державного символа двуглавого Орла Византийской Империи (в свою очередь являвшегося выражением претензии на власть над обеими половинами древней Римской Империи – как Западной, так и Восточной!). Этим замыслам не суждено было сбыться из-за несвоевременности их претензий и из-за недостатка материальных и духовных сил, но главным образом – потому, что двух альтернативных универсальных, то есть мировых, Империй одновременно быть просто не может.Тем не менее, сама идея, лежавшая в основе балканских монархий, была правильной. Только православная Империя, с ее задачей поддержания и ограждения Христианства от врагов, могла нести служение Удерживающего мировое зло (“Pимской власти” христианских Святоотеческих писаний) и не допускать пришествия в мир антихриста. Мелкие же княжества, подчиненные всецело узким, местным национальным интересам, миссии такого служения выполнить не могли.На византийское наследство претендовала и Османская Турция – Оттоманская Империя, или Блистательная Порта, которая также не являлась ни национальным турецким (ни даже тюркским) государством, а носила характер универсальной религиозной Империи (только не христианской, а исламской). Державообразующим народом в ней были турки-османы, но Османская Империя охватывала большую часть тогдашнего мусульманского мира, а османский султан-падишах, приняв древний титул халифа Багдадского, претендовал на роль не только светского, но и духовного главы всех мусульман. Именно в этом и заключалась одна из причин многовековой живучести султанской Турции. Заняв место Восточной Римской Империи в строго территориальном смысле, Османская империя стала ее двойником-антиподом, втянув в свою орбиту всех бывших подданных Империи Христианской. Значительная часть покоренных османами народов (в особенности же – их аристократии) приняла ислам (отсюда появились на Балканах албанцы-мусульмане, сербские босняки, болгарские потурченцы, занявшие целые области) и стала служить „безбожным агарянам“; прочие же, сохранив христианскую веру, были, тем не менее, включены в активное военно-государственное строительство чуждой им по духу империи.

Правопреемниками Византийских Императоров думали стать и западные монархи. Кроме идеи восстановления Римской Империи на Западе при Карле Великом и Оттоне I, их претензии основывались на результатах IV Крестового похода. Но, несмотря на захват Константинополя и европейской Греции (Ахайи) латинскими крестоносцами в 1204 г. и основание ими на бывшей восточно-римской территории ряда феодальных владений, в том числе и самой Латинской Империи („Романии“), все эти государства не имели универсального религиозного характера, а были по преимуществу именно личными феодальными владениями и потому просуществовали в массе своей не долее полувека. Универсальный религиозный характер носили не они и даже не “Священная Римская Империя германской нации”, а духовно-светская “империя” римских пап (по иронии судьбы именовавшаяся папами Res publica, как мы указывали выше!). Именно папские претензии на византийское наследство (особенно после Лионской и Флорентийской уний, на которых византийские православные иерархи и василевсы-самодержцы, забыв о своем высочайшем предназначении, фактически малодушно капитулировали перед западной католической Церковью) выглядели более солидно, чем результаты частных военных успехов некоторых западных монархов.

И, наконец, правопреемниками византийских Императоров считали себя c XV в. Великие Князья Московские (в дальнейшем – Русские Цари). В их случае имело место прямое преемство и православной христианской веры, и самодержавной царской власти. Именно в качестве последнего православного Царя – хранителя и покровителя Православной веры – московский Великий Государь-Самодержец являлся единственным законным преемником восточно-римских византийских василевсов-автократоров. Никакой иной православный христианский народ, кроме русского, не воспринимал себя в качестве такого законного наследника; никто, кроме русских, не дерзнул назвать свою столицу Третьим Римом (“четвертому же не быть!”); никто, кроме русских, не рассматривал еще в начале ХХ в., в качестве одной из своих главных целей в I мировой войне (!) ВОССТАНОВЛЕНИЕ КРЕСТА НА СВЯТОЙ СОФИИ в Константинополе (этот крест даже был отлит и до начала революционной смуты 1917 г. находился на борту линейного корабля „Императрица Мария“, флагмана русского Черноморского флота)!

Впрочем, первоначально русское преемство ромейского наследия мыслилось чисто духовным, без притязаний на территории бывшей Византийской Империи. Русские Цари желали быть наследниками Византии, не выступая из Москвы и не вступая в Константинополь. Московское государство, возникшее как национальная монархия с державообразующим русским народом, также носило характер универсальной Христианской Империи, объединявшей всех православных христиан. Такое объединение под высокой рукой “Царя Белого, Православного” поначалу не имело ничего общего с борьбой далеких балканских народов “за независимость”. О ней долгое время не помышляли не только московские Цари, но и сами балканские народы, пребывавшие под османским владычеством почти полтысячелетия, ибо многовековой исторический опыт этих народов убедил их в том, что они способны существовать только в составе сильной Империи, а не сами по себе. Даже в “век Просвещения” лучшие государственные умы России, державной поступью шедшей к Проливам, сметая татарско-турецкие орды „безбожных агарян“ – не только Платон Зубов с его “константинопольским проектом”, но и сам Светлейший князь Г. А. Потемкин-Таврический думали о “восстановлении Креста на Святой Софии”, иными словами – о восстановлении Греческой (Византийской) Империи в целом (с русским Цесаревичем, не без значения названного Константином, во главе), а не о восстановлении на Балканах сербских, болгарских или албанских “национальных автономий”. Ибо в представлениях десятков поколений христиан Востока и Запада Константинополь, Новый Рим, Царьград, Матерь городов - издревле ассоциировался с представлениями о средоточии земного мира, об оси Вселенной, о точке, в которой как бы сходились историческое время и географическое пространство, центре пространственной и исторической протяженности цивилизованного мира – на что всегда претендовал, но чего никогда не мог достичь в полной мере „первый“, „ветхий“, италийский, Рим.

Вспомним хотя бы чеканные державинские строки, написанные в годы блестящих побед русского оружия над ордами Ислама, когда казалось – протяни руку – и Царьград будет наш!:

"Доступим мира мы средины…“, "Вселенной на среду ступаешь…“, "Покрыл Понт Черный кораблями, потряс среду земли громами…“

С 20-х гг. XIX в. в полную силу разгорелась антитурецкая борьба христианских народов Балканского полуострова, но она вдохновлялась отнюдь не идеями византийского преемства, а идеями Французской революции. Уже первое “восстановившее свою независимость” (?!) самостоятельное балканское государство – Греция – ориентировалось на идеал Афинской демократии, а не Византийской Империи. И другие освобожденные русским оружием от владычества турок-османов балканские страны (Сербия, Болгария, Румыния), хотя и возглавлялись де-юре монархами, но брали за образец западноевропейское республиканское устройство и вообще западные либерально-демократические идеалы, ничего общего с Ромейской Державой не имевшие.

Конституционные монархии, существовавшие в них до II мировой войны, были ограничены парламентами и вовсе не имели характера Верховной власти. Верховная власть в них, в смысле государствообразующего принципа, принадлежала “народу”- следовательно, эти “национальные монархии” были, по сути своей, демократиями. Православная церковь во всех этих странах была подчинена светской государственной власти – под властью турецких султанов Церкви, как ни парадоксально это прозвучит, жилось легче, чем под властью афинского парламента! Именно в это время в среде безрелигиозной демократической интеллигенции и буржуазии балканских стран вырос острый национализм, не раз приводивший „братские“ балканские народы к бесчисленным, кровопролитным междоусобным военным столкновениям - вплоть до начала нынешнего века. По сути дела, эти национальные движения балканских народов новейшей эпохи являлись орудием и катализатором всемирной антихристианской революции.

Ни одно из этих балканских государств – светских демократий националистического типа – не только не могло, но и не претендовало быть законным преемником единственной универсальной Римской Христианской Империи – Византии. Отвергнув высокий византийский идеал и встав на путь узкого, своекорыстного животного национализма, балканские народы, в условиях этнической чересполосицы, неизбежно втягивались во все новые, бесконечные кровавые распри. В этой борьбе одни страны (Греция) ориентировались на Англию, другие (Болгария, a порой и Румыния) - на Германию, третьи (Албания) – на Италию, четвертые (Сербия) – на Россию (впрочем, далеко не всегда!). Границы балканских стран определялись великими державами на международных конференциях, причем всегда несправедливо – но именно потому, что сами балканские народы решить своих внутренних проблем без внешних арбитров не могли.

Пятый крестовый поход (1217-1221 гг.)

Папа римский Иннокентий III рассматривал в качестве главной задачи своего понтификата полное освобождение Святой Земли от мусульман. Римский понтифик снова обратился ко всему христианству с соответствующим настоятельным призывом. По всем странам разъезжали проповедники крестового похода. Благодаря деятельности двух выдающихся личностей крестоносное движение весной 1213 г. пережило новый подъем. Во Франции - благодаря Иакову де Витри, позднее ставшему епископом Акры. Он призвал рыцарей рассматривать взятие на себя креста в качестве инвеституры, в рамках которой Бог дает крестоносцам в лен Царствие Небесное, в качестве вознаграждение за участие в Крестовом походе. В Германии действовал будущий историограф этого Крестового похода, Оливер Схоластик, настоятель собора в Падерборне и кельнский схоласт. Будучи папским легатом, он в 1213-1214 г. проповедовал в Кельнской церковной провинции, в которую в то время входили епископства Люттихское (Льежское), Утрехтское (Тонгерн-Маастрихтское) и нижнесаксонские епископства Оснабрюкское, Мюнстерское и Минденское. Если верить его “Дамьеттской истории” (Historia Damiatina), важнейшему источнику по истории V крестового похода, он один побудил до 5000 фризов к участию в Крестовом походе.

После смерти великого Иннокентия его преемник, Гонорий III ревностно продолжил осуществление проекта его предшественника. Он надеялся осуществить летом 1217 г. большой крестовый поход по морю, но не имел необходимых для этого кораблей. Лишь появление фризского флота, состоявшего из 200-300 кораблей, с крестоносцами из Фрисландии под руководством графа Георга фон Вида и Вильгельма Голландского на борту, придало войску пилигримов необходимую мобильность. Помог крестоносцам своими кораблями и византийский василевс. После долгих обсуждений на военном совете в Акконе, в которых принимали участие и магистры военно-монашеских Орденов, было, под влиянием красноречия Оливера, решено напасть вместо Иерусалима на султана Египта, чтобы, победив его, получить в свои руки, в качестве залога, объекты, которые можно было бы обменять на объекты в Святой Земле. Целями крестоносцев были дельта Нила и порт Дамьетта. Этот город, наряду с Александрией, в то время по праву считался „вратами Египта“. Он располагался на берегу одного из рукавов Нила и был защищен с тыла озером Менсалех, так что к нему было очень сложно подступиться. Ниже города через реку была перетянута громадная железная цепь, перегораживавшая ее вплоть до расположенной на острове близ западного берега крепостной башни, в которой постоянно дежурило несколько сотен воинов. Башня и цепь делали невозможными окружение и осаду города. Те, кто намеревался вторгнуться в дельту Нила, должны были предварительно захватить эту башню. И тут выяснилось, что Оливер был не только мастером слова, но и гениальным техником. Из двух связанных между собой кораблей он сконструировал осадную башню, обшитую снаружи кожей и оснащенную штурмовыми лестницами. Теперь можно было нападать на островную башню как со стороны реки, так и со стороны суши. Фризские паломники совместно с тамплиерами захватили это долго служившее им преградой мусульманское укрепление. Большую помощь крестоносцам оказали арбалетчики, из которых особенно прославились меткостью и скоростью стрельбы генуэзские.

Вообще арбалет (арбалиста или аркубалиста) не был изобретением Запада. Считается, что первые, достаточно примитивные, самострелы были изобретены еще в древнем Китае, чтобы позволить китайским пехотинцам вести более-менее "на равных» перестрелку с конными лучниками нападавших на Срединную Империю кочевых племен Великой Степи. Используя самострелы, китайцы сумели одолеть гарнизоны нескольких парфянских крепостей в Турфане, состоявшие из римских легионеров Красса, взятых парфянами в плен в битве при Каррах и поселенных на границе Парфянского царства с Китаем в качестве военных колонистов, о чем сохранились любопытные свидетельства в древнекитайских хрониках. Позднее кочевники сами взяли на вооружение арбалеты, сослужившие столь добрую службу китайцам. В русских летописях, повествующих о войнах Великого князя Киевского Владимира Мономаха с половцами (кипчаками) сообщается о наличии в половецком войске громадных, передвигавшихся "на возу великом", самострелов, и о каких-то неизвестных метательных орудиях ("шереширах“), стрелявших "живым огнем» (может быть, "греческим»). Иные историки склонны понимать под этими таинственными „шереширами“ также нечто вроде арбалетов. Византийские легковооруженные воины-„псилы“, кроме луков со стрелами, пращей и дротиков, также имели на вооружении так называемые соленарии (деревянные метательные механизмы типа самострелов), ведшие свое происхождение, однако, не от китайских арбалетов, а от самострелов-гастрофетов, известных в Средиземноморье еще в эллинистическую эпоху.