21 Августа.

С утра собирались ехать в Ижевскую дивизию, но Адмирал чувствует себя простуженным и поездку отложил. Ижевская дивизия резко выделяется на всем фронте по своему составу; она образовалась исключительно из ижевских рабочих, семьи которых зверски истреблены большевиками; такой состав придает ей редкую однородность и надежность.

Хотел проехать в ближайшие штабы корпусов или, как их теперь называют, групп, но оказалось, что они находятся в движении, продолжая отход на восток; понимая, что в такое время приезд тылового посетителя более чем некстати, изменил свое намерение и объехал ближайшие к станции районы, где стоят обозы и куда отходят некоторые резервы.

Впечатление то же, что и вчера; по внешности серо и неказисто, но внешнего порядка более, чем можно было ожидать после трехмесячного отступления; количество нестроевого элемента поражает своими размерами; бросается в глаза очень приличное снабжение обозных и всей штабной челяди. [278]

Внутренней дисциплины мало; больше всего заботы о личных удобствах; обязанности же постольку, поскольку сие необременительно и не неприятно.

Был в штабе армии и в нескольких канцеляриях; всюду усердно пишут и получается впечатление кипучей работы.

Познакомился с состоятем снабжений; полтора месяца тому назад Неклютин уверял, что организация особой агентуры по приобретению и использованию местных средств выдачей их сразу в войсковые части идет очень успешно; я поверил и радовался, ибо видел в этом одно из действительных средств по облегчению подвоза и по прекращению грабежей; по выработанной нами схеме, по всему фронту должны быть учреждены уполномоченные министерства продовольствия и снабжения с большими правами и кредитами, идущие вместе с войсками, покупающее у жителей все для войск необходимое и передающее все приобретенное сразу же на войсковое довольствие.

В действительности оказалось, что нигде до сих пор таких уполномоченных нет и они где то в тылу собираются приступить к этим обязанностям. Таковы оказываются результаты поверки деятельности этого черепашьего министерства.

Связь войск с их довольствующим тылом налажена очень слабо, несмотря на благоприятные условия отхода на свой тыл; при таких условиях и при должной заботливости можно было отлично наладить довольствие и не обижать населения, но этого, и сожалению, не сделано.

Войска убеждены, что в тылу ничего нет и что бесполезно даже надеяться что либо оттуда получить; поэтому все базируется на собственный промысел и добывание.

Даже штаб армии не знает своих армейских средств; офицеры жаловались мне, что их заедают вши, а в отделении полевой аптеки штарма столько дезинсекционных средств, что ими можно вымазать несколько раз всю армию.

Трудно представить, до чего доходить беззаботность армейских верхов; сейчас вся армия жмется к железной дороге и в отношении довольствия находится от нее в полной зависимости; однако, управление военных сообщений до сих пор не догадалось, что надо установить движение правильно ходящих этапных поездов, обслуживающих войсковые нужды; такие поезда имеют серьезное значение для упорядочения снабжения и всей тыловой службы, вносят систему, связывают фронт и тыл и становятся обычно крупным фактором в хозяйственной и обыденной жизни войск; их приход и уход делается одним из важнейших -событий дня для всех тяготеющих к известной станции войск и учреждений.

Когда я выразил сожаление об отсутствии таких поездов, то мне ответили, что они давно в ходу и даже дали расписание, которое при поверке оказалось никем неисполняемой бумагой; когда-то хотели установить такое сообщение, отдали все распоряжения, да забыли проверить исполнение.

Все так и осталось писаной бумагой; к сожалению, таких случаев десятки, — подтверждение тому, что не все, что пишется в штабах, выговаривается в низах. За завтраком у Адмирала видел весьма юного генерала Косьмина, из недавних поручиков, убежденного сторонника того, чтобы все старшие начальники сами ходили с винтовками в штыковые атаки или прикрывали отступление.

Этот абсурд самым прочным образом укрепился на фронте и им так нафаршировали Адмирала, что он сам готов взять винтовку и драться наравне с солдатами; я уверен, что он проклинает Омскую работу, которая мешает ему устремиться на фронт и показать тот идеал начальника, который ему рисовали и рисуют; это объясняет его частые поездки на фронт, ибо он боится, чтобы его не упрекнули в отсиживании в тылу.

Вечером Адмирал разговорился на политически темы и выказал свою детскую искренность, полное непонимание жизни и исторической обстановки и чистое увлечение мечтой о восстановлении великой и единой России; он смотрит на свое положение, как на посланный небом подвиг и непоколебимо убежден, что ему или тому, кто его заменит, удастся вернуть России все ее величие и славу и возвратить все отпавшие и отторженные от нас земли. [279]

Он с восторгом рассказал случай с отказом принять предложение помощи Маннергейма только потому, что надо было поступиться и признать независимость Финляндии; когда же я ему высказал, что не было ли такое решение крупной военной и государственной ошибкой, то он весь вспыхнул, страшно огорчился и ответил, что идеею великой, неделимой России он не поступится никогда и ни за какие минутные выгоды. Несомненно, что это его credo.

Слушая его, думал, сколько хорошего можно сделать из этого вспыльчивого идеалиста, полярного мечтателя и жизненного младенца, если бы слабой волей руководил кто-нибудь сильный и талантливый и руководил так же искренно и идейно, как искренен и предан идее служения России сам Адмирал.