Вскоре последовали, однако, события, которые побудили Императрицу вступить в личные объяснения по этому вопросу с Великим князем Александром.

13-го августа 1796 года прибыл в Петербург шведский король Густав IV. Среди нескончаемых празднеств начались переговоры по поводу предположенного брака его с Великою Княжною Александрой Павловной; наконец, казалось, что все препятствия устранены и 11-го сентября должно было иметь место в Зимнем дворце обручение. Официально двор был приглашен только к балу. Но в последнюю минуту вероисповедный вопрос и упрямство Густава IV все расстроили. Двор собрался, и пребывал в тщетном ожидании грядущих событий. Король отказался явиться. Когда же князю Зубову пришлось, наконец, доложить Императрице, что предположенное обручение не может состояться, она не могла выговорить ни одного слова. Екатерина почувствовала впервые легкий припадок паралича.

Оскорбление, нанесенное в этот плачевный день самолюбию Императрицы, должно было отразиться пагубным образом на здоровье Государыни, возбудив в душе её мрачные предчувствия. Это обстоятельство побудило, вероятно, Екатерину подумать об ускорении своих намерений относительно изменения порядка престолонаследия.

Оправившись несколько от испытанной тревоги, Екатерина имела по этому поводу, 16-го сентября, разговор с Великим князем Александром. Спрашивается, каким образом отнесся юный Великий князь к сообщениям своей бабкиe На это дает ответ письмо Александра, от 24-го сентября 1796 года, уцелевшее в бумагах князя Зубова. Вот точный перевод этого любопытного исторического документа:

"Ваше Императорское Величество!

Я никогда не буду в состоянии достаточно выразить свою благодарность за то доверие, которым Ваше Величество соблаговолили почтить меня, и за ту доброту, с которой изволили дать собственноручное пояснение к остальным бумагам. Я надеюсь, что Ваше Величество убедитесь, по усердию моему заслужить неоцененное благоволение ваше, что я вполне чувствую все значение оказанной милости. Действительно, даже своею кровию я не в состоянии отплатить за все то, что вы соблаговолили уже и еще желаете сделать для меня.

Эти бумаги с полною очевидностью подтверждают все соображения, которые Вашему Величеству благоугодно было недавно сообщить мне, и которые, если мне позволено будет высказать это, как нельзя более справедливы.

Еще раз, повергая к стопам Вашего Императорского Величества чувства моей живейшей благодарности, осмеливаюсь быть с глубочайшим благоговением и самою неизменною преданностью,

Вашего Императорского Величества, всенижайший, всепокорнейший подданный и внук

"Александр"

Не смотря, однако, на категорические выражения этого письма, позволительно думать, что видимое согласие Великого князя принять престол из рук своей державной бабки не было искренним. Это был только своего рода политический маневр, известный, может быть, даже Цесаревичу, Павлу Петровичу.

На эту мысль наводит следующее обстоятельство. Существует письмо Великого князя Александра Павловича Алексею Андреевичу Аракчееву, от 23-го сентября 1796 года, касающееся служебных дел гатчинских войск, но замечательное тем, что Александр присваивает отцу своему титул Его Императорского Величества, и это при жизни Екатерины. К тому же, не следует забывать, что письмо это помечено 23-м сентября, следовательно, написано накануне вышеприведенного письма Великого князя Императрице Екатерине. Но как бы то ни было, одно не подлежит, кажется, сомнению, что Александр твердо решил поступить наперекор выраженной ему воле Императрицы и сохранить за отцом право наследства.

Современник слышал даже по этому поводу от Александра следующие достопамятные слова:

- "Если верно, что хотят посягнуть на права отца моего, то я сумею уклониться от такой несправедливости. Мы с женой спасемся в Америке, будем там свободны и счастливы и про нас больше не услышат".

- "Трогательное излияние молодой и чистой души", замечает тот же современник.

Вообще мечты, занимавшие в то время ум Александра, увлекали его совершенно на другой путь, чем тот, который предначертала и готовила ему Екатерина. Стоит припомнить, что писал Великий князь В. П. Кочубею, чтобы уяснить себе тогдашнее его миросозерцание. Он сознавался своему другу, что он не рожден для того высокого сана, который предопределен ему в будущем "и от которого, — пишет Александр, — я дал себе клятву отказаться тем или другим способом. Лагарпу же Великий князь писал: "я охотно уступлю свое звание за ферму подле вашей".

Между тем Екатерина готовилась всенародно объявить свое решение. Тайна из Зимнего дворца давно уже проникла в общество и не трудно было отгадать, кого Екатерина желала видеть своим преемником.

В Петербурге начали распространяться слухи, что 24-го ноября, в день тезоименитства Императрицы, а по другим известиям 1-го января 1797 года последуют важные перемены. Екатерина готовила манифест о назначении Великого князя Александра наследником престола. Сохранилось предание, что бумаги по этому предмету были подписаны важнейшими государственными сановниками. Называли Безбородко, Суворова, Румянцева-Задунайского, князя Зубова, митрополита Гавриила и других. Тогда же, без сомнения, праздность Александра, на которую жаловался Протасов, прекратилась бы навсегда. Ему предоставили бы, без сомнения, определенный круг государственных занятий, к коим Екатерина признавала невозможным допустить Павла ради его характера и политических воззрений... Но Провидение рассудило иначе.

Утром 5-го ноября 1796 года Великий князь Александр, по обыкновению, гулял по набережной и встретил дорогою князя Константина Чарторыжского. Подойдя к дому, занимаемому Чарторыжскими, к ним присоединился князь Адам, и они втроем беседовали на улице, когда прибежал скороход, сообщивший Великому Князю, что граф Салтыков требует его немедленно к себе. Александр поспешил в Зимний дворец, ничего не подозревая о причине этого вызова. Оказалось, что Императрица Екатерина была смертельно поражена параличом.

Великий князь немедленно поручил Ф. В. Ростопчину отправиться в Гатчину, чтобы известить Цесаревича о безнадежном состоянии Императрицы; но князь Платон Зубов успел уже предупредить намерение Великого князя, отправив с этим поручением своего брата, Николая Зубова.

Между тем Цесаревич провел день 5-го ноября обычным образом. Утром Павел Петрович катался в санях; затем в 11 часов он прошел в манеж, где одному из батальонов его войск произведено было обычным порядком ученье и вахт-парад.

В первом часу Их Высочества со свитою отправились на гатчинскую мельницу к обеденному столу. Возвращаясь во дворец, Цесаревич узнал о прибытии в Гатчину графа Зубова. Рассказывают, что Павел Петрович обратился тогда к Великой Княгине с словами: "ma chere, nous sommes perdus!".

Он думал, что граф приехал его арестовать и отвезти в замок Лоде, о чем давно ходили слухи. Когда же он узнал настоящую причину появления Зубова, то быстрый переход от страха к радости подействовал пагубным образом на нервы Павла Петровича. Кутайсов выразил впоследствии сожаление, что не пустил Великому Князю немедленно кровь.

Цесаревич не замедлил тотчас же выехать в Петербург.

В Софии он встретил Ростопчина, посланного Великим князем Александром; расспросив его подробно о происшествии этого дня, Цесаревич приказал ему следовать за собою. Проехав Чесменский дворец, Павел вышел из кареты и обратился к Ростопчину с известными словами, "J’ai vecu 42 ans. Dieu m’a soutenu; peut-etre me donnera-t-il la forie et la raison pour supporter l’etat auquel il me destine. Esperons tout de sa bonte".

Вечером в девятом часу Цесаревич с Великою Княгинею Мариею Феодоровною прибыли в Зимний дворец, наполненный людьми всякого звания, объятыми страхом и любопытством, ожидавшими с трепетом кончины Екатерины. У всех была одна дума: что теперь настанет пора, когда и подышать свободно не удастся. Великие Князья Александр и Константин встретили родителя в гатчинских мундирах своих батальонов. "Приём, ему сделанный", пишет Ростопчин, "был уже в лице Государя, а не Наследника". Хотя Екатерина еще дышала, но чувствовалась уже близость новой злополучной эры.

Цесаревич посетил умиравшую Императрицу и, поговорив несколько с медиками, прошел с Великою Княгинею и в угольный кабинет и туда призывал или тех, с которыми хотел разговаривать или кому хотел передать приказание. Здесь же Цесаревич принимал Аракчеева, прискакавшего по его приказанию вслед за ним из Гатчины.

- "Смотри, Алексей Андреевич — сказал ему Павел Петрович — служи мне верно, как и прежде". Затем, призвав Великого князя Александра Павловича и после лестного отзыва об Аракчееве, сложив их руки вместе, прибавил: "Будьте друзьями и помогайте мне".

Александр, видя воротник Аракчеева забрызганным грязным снегом от скорой езды, и узнав, что он выехал из Гатчины в одном мундире, не имея с собою никаких вещей, повел его к себе и дал ему собственную рубашку.

Начиная с этого рокового часа, грубая и тусклая фигура Аракчеева делается историческим лицом и заслоняет собою личность Александра.

Вероятно, вслед за приездом Цесаревича, при посредстве графа Безбородко, посвященного Екатериною в дело о престолонаследии, таинственные бумаги, касавшиеся Павла, перешли в его руки. По некоторым известиям, князь Зубов играл также роль при передаче этих бумаг Цесаревич,, или же при указании места, где они хранились. Но как бы то ни было, во всяком случае, вполне достоверно, что еще при жизни Екатерины Цесаревич приказал собрать и запечатать бумаги, находящиеся в кабинете, и, как сказано в камер-фурьерском журнале: "Сам начав собирать оные прежде всех".

Крепкий организм Екатерины продолжал еще бороться со смертью до вечера 6-го ноября; наконец, в три четверти десятого часа страдания великой Государыни окончились, после мучительной агонии, продолжавшейся 36 часов без перерыва. "Российское солнце погасло", пишет Шишков в своих записках. Павел первый был Императором.

Цесаревич Александр Павлович. 1796—1801.

Не теряя ни минуты, новый Государь приказал тотчас все приготовить к присяге; в двенадцатом часу последовал выход Их Величеств в придворную церковь. Здесь генерал-прокурор граф Самойлов прочел манифест, извещавший о кончине Императрицы и о вступлении на наследственный прародительский престол Императора Павла Петровича. Наследником объявлен Государь Цесаревич Великий князь Александр Павлович.

По прочтении манифеста началась присяга; после Императрицы Марии Феодоровны присягал Цесаревич Александр и все прочие Высочайшие и знатные особы.