Войско выходило в поле только на один определенный поход, и если последний, по каким-либо причинам, затягивался, то в войске легко мог подняться ропот, особенно со стороны меньших людей, на которых тяжесть войны ложилась гораздо обременительней. Размером предполагаемого похода определялся, вероятно, и размер захватываемого с собою продовольствия; более же точного определения, подобного например трехмесячному сроку, на который на Западе каждый должен был запасаться продовольствием, не существовало. Вследствие недостатка продовольствия иногда все войско возвращалось вспять, иногда же только часть рати отпускалась домой; но обыкновенно из войска посылались отдельные отряды в зажитье, на фуражировку, как в своих собственных пределах, так особенно в неприятельских такие отряды назывались зажитниками. Если в землях своих союзников позволялось брать все, за исключением "голов» (скота?), то легко представить себе, поэтому зажитье в неприятельской земле. Продовольствие, захватываемое с собою войском, помещалось вместе с военными принадлежностями: оружием, шатрами, стенобитными орудиями, в обозе, называвшемся в древности товарами. При остановках войска не было в обычае делать укрепленных лагерей; даже в битвах не прибегали в каким-либо укреплениям на месте сражения, с тем разве исключением, что на юго-востоке изредка встречается попытка обороны от врагов с плетнем или засевами, стремление обострожиться и охабиться от неприятеля. Даже самый обоз, товары, не получал обычно военного назначения: дело считалось потерянным, когда враг досевался до товаров. И хотя византийские писатели и говорят об уменье славян превращать свой обоз в укрепленный лагерь, делать укрепления из телег, составляющих обоз, тем не менее такой город в колех, вагенбург (Wagenburg), на Руси употреблялся чрезвычайно редко, только на юге, где и был прототипом обыкновенного впоследствии малороссийского лагеря.

Русскому народу, раскинутому на большом пространстве и помещенному на рубеже Европы с Азиею, естественно приходилось сталкиваться и меряться своими силами с разными соседями, представлявшими один от другого весьма значительные отличия. Поэтому нельзя не ожидать, что характер войны и строй войска получат в разных краях Руси особенный отпечаток. Существовали собственно два главных оттенка в характере ведения войны: юго-восточный и северо-западный, новгородский. Юго-восточный развился под влиянием постоянных столкновений с восточными кочевыми народами, в особенности половцами и татарами. Отличительную черту восточного способа ведения войны составляет выработка битвы издали, поэтому необходимыми принадлежностями восточного войска были обыкновенно лук и стрела; поэтому кочевые народцы мало заботились и о военном строе в битве: войско действует у них обыкновенно конною толпою. Вся сила такого способа борьбы заключается в том, чтобы помощью тучи стрел, которые в древности оказывали такую же услугу, как ныне ружье, привести неприятеля в смятение, а затем воспользоваться возникшим замешательством. Таким образом, отличительная тактика восточных народов относительно неприятеля может быть сведена в следующему выразительному правилу: беги, или я сам побегу. Восточная тактика усваивалась теми народами, которым приходилось иметь столкновения с кочевыми народами; следы её замечаются не только в юго-восточной половине Руси, но и в Польше. В последней лук и стрела служили самым обыкновенным и выгодным орудием; но в славянам, жившим за Польшею, это оружие не проникало. На Руси же влияние восточной тактики выразилось с одной стороны вербовкой в русское войско восточных народов: торков, берендеев, коуев, половцев, татар, которые образовали в войске особенный отдел стрелков, с другой же, сформированием подобных отрядов и из русских. Вместе с тем и в строе войска во время битвы явилось новое усложнение: временами в пяти прежним полкам стал присоединяться шестой, составленный из стрелков. Таким образом, с конца XII-го столетия, полный военный строй представлял два отдела и имел следующий вид: в первом или главном ряду находились в средине большой полк, а по бокам правое и левое rрыло; во втором, переднем, ряду – передовой и сторожевой полки и стрелки; неизвестно только, как размещались полки второго ряда один относительно другого.

Но русскому северо-западу приходилось сталкиваться с иными врагами, немцами и литовцами, мало пользовавшимися стрелками и нередко заимствовавшими их от русских, но за, то выработавшими иной способ ведения войны, который имел целью успешнейшее действие против неприятеля вблизи и который, сравнительно с предыдущим, восточным, может быть назван европейским. Не трудно убедиться в этом, если взглянуть бегло на преобладающий у литовцев и немцев военный строй. Литовская фаланга, состоявшая в том, что воины, вооруженные копьями, становились в три ряда и закрывались щитами, образуя таким манером подвижную стену, показывает ясно, какая цель имелась в виду при таком устройстве. Еще более говорит за то же немецкая фаланга, известная под именем свиньи, великой свиньи (svinfulkig, caput porcinum, acies coneiformis). Образованный по форме головы свиньи, считавшейся в мифологической древности за храброе и благородное животное, строй этот представлял треугольник или клин, который обыкновенно состоял из тяжеловооруженных ратников или из так называемого на Руси железного полка. Уверенность немцев в своем строе и в соответствии его их национальным особенностям была столь велика, что они обращали мало внимания на другие средства битвы: и действительно, первый натиск свиньи был, в большей части случаев, непреодолим. Византийские писатели говорят, будто-бы и славяне также умели пользоваться клинообразным строем; но на Руси неизвестно ни одного случая употребления этого строя, а все усилия были обращены только на успешнейшее отражение его, в случае столкновения с немцами. Можно с некоторою вероятностью предположить, что, для отражения свиньи, господствующий на Руси способ распределения войска на три или на пять полков был изменяем в противоположную клину фигуру, фигуру, которая у римлян называлась пятком (V), а также ножницами и клещами: этим путем достигалась возможность охватить и уничтожить свинью. Но преобладающий характер европейского военного строя у народов, с которыми приходилось сталкиваться новгородцам, препятствовал последним развить у себя бой издали; в то время как в юго-восточной Руси стрелки входили во всеобщее употребление, новгородцы, по своей отдаленности и обособленности, не знали стрелков, не умели защищаться от их действия и оставались при двойном составе войска, из конницы и пехоты.

Конница, носившая в древности название коневников, конников, коневой, конной рати, составляла главный элемент в древнем войске. Отличительными принадлежностями её были длинное копье и доспех или броня (на Западе – bruniae), отчего конная рать называлась также доспешною, железною и кованою ратью. Весьма вероятно, что употребление металлических доспехов, которые своим блеском льстили новгородскому самолюбию, да и обитателям юго-востока внушали уважение, особенно развилось в Новгороде под влиянием немцев, у которых обычно было заковывание ратников в металл, тогда как у славян панцырь не считался необходимою принадлежностью воина: одну ив отличительных черт польского воина от немецкого составляло в древности отсутствие доспехов у первого. Второй, вспомогательный, элемент новгородского войска, пехота, носил в древности название пешцев, пешцы, пеших, пешей рати и принадлежал к разряду легко вооруженной сил. Оборонительным оружием пехоты был щит, а наступательным, между прочим, короткое копье, дротик, называвшееся сулицей или совней (от су-ти и совати). Вследствие изобилия разных вод и неудобства путей сообщения, пешая рать в древности обыкновенно садилась на суда, почему нередко называлась судовою. При встрече с неприятелем, войско выходило из насадов и вступало с ним в битву на суше; однако временами случалось, что бой происходил и на воде, именно когда неприятель не допускал до переправы: морские битвы в древности давались на реках. На юге устройством судовой рати прославился Изяслав II: он сделал крытые лодки, на носу и корме которых поставил по особенному кормчему, так что суда могли двигаться взад и вперед не поворачиваясь; гребцы находились под палубой, вследствие чего видны были только одни весла, а воины, одетые в доспехи, стояли на верху и стреляли. Конница и пехота образовывали у новгородцев в большей части стычек два подразделения, на которые войско естественно распадалось и которыми обыкновенно располагалось; притом так, что конница и пехота, если они только не действовали совершенно независимо, занимали отдельные, иногда весьма отдаленные друг от друга места.

Двум русским способам ведения войны, юго-восточному и северо-западному, приходилось не только существовать и развиваться бок-о-бок, но и подвергаться неоднократным столкновениям друг с другом. В древнейшее время, когда новгородцы не только откупали свою вольность деньгами, но и готовы были платить за нее в случае надобности и собственною жизнью, они умели с честью выходить из столкновений с юго-восточным строем. Главный недостаток новгородского войска состоял в неуменье биться издали, в отсутствии стрелков, в непривычке выносить напор последних, не привычке, которая лишала новгородскую конницу всякого значения; лишь только стрелки, не пытаясь действовать вообще против самих новгородцев, облеченных в металлические доспехи, пускали по нескольку стрел в лошадей, в войске тотчас же происходил страшный беспорядок: лошади начинали беситься; всадники, не умея управляться с своими длинными копьями, валились под них, а затем наступало всеобщее бегство. В древнейшее время они помогали своему горю тем, что конница перед битвой обыкновенно спешивалась и пускалась в рукопашную, т.-е. придавала сражению тот характер, который был более выгоден для новгородцев. Этот способ битвы, встречающийся и в других краях Руси, должен быть сочтен, кажется, за специфически русский бой, о котором иногда упоминают источники. Понятно поэтому, что самые славные победы, одержанные новгородцами в течение своей исторической жизни и остававшиеся долго в народной памяти: победы Колакшинская (1096 года) и Липицкая (1210 года), были добыты не на конях, а пешими: тогда новгородцы не только сходили с лошадей, но даже сбрасывали с себя верхнее платье и сапоги. Но в дальнейшем течении своей истории новгородцы привыкли отделываться от неприятелей деньгами, да сверх того, вследствие увеличения в массах войск, должны были в опасных случаях вербовать в конницу не одних только землевладельцев, но  и меньших людей, которые обыкновенно шли в пешую рать; короче, должны были принимать в конницу лиц, которые отродясь на лошади не бывали, плотников и гончаров. У такой конницы не только не было прежнего одушевления и храбрости, стремления ударить в рукопашную, но даже и желания выносить поход, если только он затягивался. Поэтому понятно, что поражение конницы было естественным уделом в случае столкновения её с юго-восточным строем: поражения конной рати в позднейшее время приготовили и падение Великого Новгорода.