XXIII. Внешние сношения после войны. 1878-1881 гг.

Заключая мир с Портой после победоносной войны, приведшей русскую армию к стенам Царьграда, Император Александр имел в виду согласовать результаты войны с существованием Турции, как независимой державы, и избежать конечной развязки Восточного вопроса, другими словами, разрушения Оттоманской империи. В Петербурге ласкали себя надеждой, что дарование самостоятельного управления христианским подданным султана в Европе прекратит всякий повод к несогласиям России с Турцией. Но мысль о сближении с Россией после войны, хотя и не была чужда Абдул-Гамиду и некоторым из его советников, однако, не иначе, как под условием значительного смягчения тяжких для Турции постановлений сан-стефанского договора.

Между тем, в Петербурге и слышать не хотели о каких-либо изменениях в статьях прелиминарного договора, последствием чего явилось заключение между Англией и Турцией союзного трактата, коим Англия обещала защищать азиатские владения султана от русского нападения, а Порта обязалась пред ней даровать подданным султана в Азии те же права и преимущества, что и в Европе, и сверх того предоставила Англии занять своими войсками остров Кипр и ввести в нем свое управление.

Таким образом, влияние Англии стало преобладающим в Порте, которая не делала ни шагу, не спросясь совета и не сообразуясь с указаниями великобританского посла, в чаянии, что лондонскому Двору удастся, на предстоявшем конгрессе, добыть ей те облегчения, которых ей не удалось достигнуть посредством прямого соглашения с Россией. При таких неблагоприятных обстоятельствах, вновь назначенному послу в Константинополе князю А. Б. Лобанову-Ростовскому приходилось вести с турецкими министрами переговоры по важным вопросам, не разрешенным сан-стефанским трактатом, вследствие торопливости, с которой заключен был этот акт. Тотчас по подписании берлинского трактата посол заявил Порте, что отступление русской армии от Царьграда, после того как турецкими войсками будут очищены и сданы нам крепости Шумла, Варна и Бургас. Сдача этих крепостей последовала: Шумлы —7-го июля, Варны —25-го и Бургаса —25-го августа, а 5-го августа, после блестящего смотра, произведенного главнокомандующим в Сан-Стефано, в присутствии высших турецких сановников и иностранных послов, в виду Константинополя, началось возвращение русских войск в отечество. Одна часть их отплыла на судах морем в Одессу и Севастополь; другая отступила сухим путем в направлении к границам Восточной Румелии и Болгарии. В первых числах сентября главная квартира действующей армии перенесена в Адрианополь.

В этом городе она пробыла целые пять месяцев. Дальнейшее отступление пришлось приостановить вследствие ряда происшествий, возбуждавших опасение, что обязательства, наложенные на Порту берлинским трактатом, не будут ею исполнены. То были: восстание мусульман, вспыхнувшее в Родопских горах; образование албанской лиги и сопротивление ее передаче черногорцам территорий, присужденных им конгрессом; жестокости, совершенные турками над христианами в местностях, очищенных русскими войсками, по мере возвращения в них оттоманских властей. Но главной причиной продолжительного пребывания в Адрианополе главнокомандующего с его штабом и задержания отступления армии было уклонение Порты от заключения с Россией окончательного мирного договора, который подтвердил бы все статьи сан-стефанского прелиминарного трактата, не отмененные берлинским конгрессом.

Трудная задача эта была возложена на князя Лобанова. Не малым препятствием успеху переговоров служили беспрерывные перемены в личном составе оттоманского правительства. По этому поводу Император Александр, по возвращении в Петербург из Ливадии, где по обыкновению проводил осень, писал главнокомандующему от 12-го декабря: «Политические дела, к сожалению, продолжают находиться в том же неопределительном положении, которое для нас столь томительно. Перемена министерства в Константинополе вновь замедлила заключение окончательного мирного договора с Портой. По последним сведениям, князя Лобанова, преемник Савфета-паши, Карагеоргий высказал заверение о желании его окончить это дело в возможно скорейшем времени; но я не вполне доверяю этим заверениям, зная из достоверных источников, что английский посол Лэйярд продолжает употреблять все средства, чтобы препятствовать исполнению наших требований. С другой стороны, обнаружившиеся несогласия между членами румелийской комиссии не предвещают ничего хорошего; европейские ее члены, как кажется, хотя и убедились в непрактичности будущей ее организации на основании берлинского трактата, но не имеют довольно смелости в том признаться публично. Из этого возникает новая комбинация об occupation mixte. Если она нам будет предложена, то мы, разумеется, не иначе можем на нее согласиться, как по окончании предоставленного нам срока оккупации и с тем, чтобы и мы в ней участвовали наравне с прочими. Покуда все войска наши должны оставаться на занимаемых ими ныне местах, до сдачи Портой Подгорицы и подписания и ратификации окончательного мирного договора… Я сам было простудился в Москве; и вследствие того не могу еще отделаться от кашля. Слабость, которую я после того чувствовал, начинает проходить и силы возвращаются, хотя забот у меня немало. Да поможет нам Бог, как можно скорее выйти из теперешних компликаций, как внешних, так и внутренних». Отвечая на поздравление главнокомандующего с наступлением нового 1879 года, Император телеграфировал ему: «Благодарю и поздравляю также с новым годом тебя и все славные войска твоей армии. Дай Бог, чтобы нам удалось, наконец, заключить окончательный мир и воротить вас домой. В этом заключаются ежедневные мои молитвы». Тотчас по подписании окончательного мира с Портой, Высочайше повелено Тотлебену принять все меры к немедленному возвращению действующей армии в Россию. «Ни в каком случае, – подтвердил ему Государь в письме от 23-го января, – не допускаю возможности, не только дальнейшего оставления армии за границей, но и продления оккупации далее срока, назначенного берлинским трактатом. Сообщи это категорически князю Дондукову».

Четыре дня спустя, 27-го января, князь Лобанов, преодолев все затруднения, подписал в Константинополе с уполномоченным Порты, министром иностранных дел Каратеодори-пашой, окончательный мирный договор. Актом этим устанавливались мир и дружба между обеими империями; объявлялось, что постановлений берлинского трактата заменили статьи трактата сан-стефанского, измененные или отмененные конгрессом; следующее России от Турции денежное вознаграждение определено в 802? миллиона франков, а способ уплаты предоставлен позднейшему соглашению; вознаграждение русским подданным за убытки ограничено суммой в 2675000 франков; положено свести и уплатить взаимные счеты по содержанию военнопленных; предоставлено жителям уступленных России местностей оставить оные в трехлетний срок с правом продажи их недвижимых имуществ; обещано прощение лицам, компрометированным в сношениях с неприятелем во время войны, и дозволено тем из оттоманских подданных с их семьями, которые того пожелают, удалиться вслед за русской армией; дарована амнистия всем оттоманским подданным, принимавшим участие в событиях, предшествовавших войне, и подвергнутых за это ссылке или какому-либо иному наказанию; введены снова в действие приостановленные войной все договоры и обязательства обеих сторон, касающиеся торговли или прав, предоставленных в Турции русским подданным; Порта обязалась покончить полюбовно все иски русских подданных и доставить им удовлетворение.

Мир с Турцией по ратификации обнародован Высочайшим манифестом.

Император Александр был крайне обрадован вестью о заключении окончательного мира. «Дай Бог, чтобы он был прочен, – телеграфировал Государь главнокомандующему действующей армии, – и чтобы вы все благополучно вернулись домой. При этом не могу не повторить мое сердечное спасибо тебе и всем участникам в минувшей войне. Вы все честно и славно исполнили свой долг». Но все еще политический горизонт представлялся Императору Александру довольно мрачным. «Не могу скрыть от тебя, – писал он Тотлебену от 6-го февраля, – моих опасений о тех компликациях, которые нас еще ожидают, благодаря непрактичности решений берлинского конгресса. Никому лучше не известно, как тебе, что затруднения эти начали уже обнаруживаться. Несмотря на то, нам следует держаться того, что было решено еще во время пребывания твоего в Ливадии… Мне остается желать, чтобы эвакуация армии нашей исполнилась, согласно твоему плану, в должном порядке, и чтобы не повторилось теперь того же, что произошло при отступлении нашем из Сан-Стефано. Опасаюсь еще больших беспорядков, когда придется нам совершенно очистить Восточную Румелию. Все меры, ныне нами предпринимаемые относительно сей отторгнутой части Болгарии, должны бы доказать Европе правильность наших действий, и потому ответственность за те волнения, которые могут произойти тогда между болгарами, падет не на нас, а на прочие великие державы, участвовавшие в берлинском конгрессе. Ты хорошо сделал, что отклонил вмешательство их представителей в так называемой европейской комиссии в дела, касающиеся собственно нашего управления…»

Высочайшая воля была исполнена. 6-го февраля начался отход войск с передовых пунктов. К началу марта турецкие владения в Европе и в Азии были все очищены от русских войск. Оккупационный русский корпус остался, на точном основании постановления берлинского конгресса, лишь в Восточной Румелии и в Болгарии для обеспечения вводимого там нового государственного устройства.

Дело это берлинский конгресс возложил на русскую власть только в северной Болгарии и то – под наблюдением комиссаров великих держав. В Болгарии южной составление органического статута поручено было комиссии из делегатов всех держав, участвовавших в конгрессе. Впредь до введения нового устройства в обеих областях, они оставлены под русским управлением.

По кончине начальника гражданского управления в Болгарии, князя Черкасского, умершего в Сан-Стефано в самый день подписания прелиминарного мирного договора, Император Александр главой этого управления назначил, с званием Императорского комиссара, генерал-адъютанта князя Дондукова-Корсакова, избравшего местом своего пребывания Филиппополь. Но когда состоялось на конгрессе разделение Болгарии на вассальное княжество и автономную область, Императорский комиссар переехал в северную Болгарию, а во главе временного управления Восточной Румелией поставлен особый генерал-губернатор, генерал-адъютант Столыпин. Скоро прибыла в Филиппополь и европейская комиссия, приступившая к выработке основного закона области и, согласно постановлению конгресса, принявшая в свое заведование ее финансы. Между иностранными комиссарами, с одной стороны, русскими властями и болгарским населением – с другой, происходили частые пререкания и даже столкновения, устранять и сглаживать которые выпадало на долю примиряющего влияния русского посла в Константинополе.

Император Александр сам глубоко скорбел о расчленении Болгарии. «Симпатии болгар, находящихся под нашим управлением, – писал он Тотлебену, – к их соплеменникам, оставшимся под владычеством Турции, вполне понятны. Поэтому я опасаюсь, что образование так называемой Восточной Румелии, согласно берлинскому трактату, окажется на деле неисполнимым. Самое выгодное было бы для нас, если бы члены европейской румелийской комиссии сами могли в том убедиться…» Государь одобрял распоряжения главнокомандующего об устранении европейских комиссаров от вмешательства в управление области и об образовании местной милиции, с русскими кадрами и инструкторами. По представлению генерал-адъютанта Тотлебена, он разрешил передать в военные склады обеих Болгарий все ружья системы Крынка, оставшиеся без употребления после перевооружения нашей пехоты ружьями Бердана, «дабы дать, – как выразился он в письме к главнокомандующему, – болгарам возможность, подобно албанцам, отстаивать свою независимость». В другом письме к нему же Император развивал следующие мысли: «Те меры, которые ты предлагаешь… я одобряю, как существенное средство, могущее остановить переселение христиан из Восточной Румелии, когда настанет время очищения ее нашими войсками, и ты справедливо говоришь, что нам никогда не представится более благоприятного случая подготовить болгар к самозащите, как в настоящее время, когда все распоряжения зависят еще от наших властей. При этом, весьма вероятно, как ты сам говоришь, что Порта будет протестовать против учреждения больших складов оружия и обучения стрельбе большого числа охотников и что в своих протестах найдет сочувствие и других держав. Но я полагаю, как и ты, что ни одно государство по этому вопросу не объявит нам войны и что все ограничится протестами, а между тем, дело будет сделано и независимость болгар обеспечена не менее Албании, которая, и я полагаю, по всей вероятности, отложится от Турции. Назначение турецких офицеров в болгарскую милицию – немыслимо и не может состояться, ибо по берлинскому договору Порта обязана назначать таковых той же национальности, которой принадлежит большинство милиционеров. Наблюдение за этим есть одна из главных обязанностей румелийской комиссии, в которой участвуют и наши делегаты. Совершенно правильные их действия дают мне полную надежду, что они не попустят никакого отступления от настоящего смысла берлинского договора, которого исполнение равно обязательно для всех держав, в нем участвовавших».

Императора продолжало озабочивать движение в среде болгарского населения, направленное против разъединения Болгарии. В конце февраля 1879 г. Его Величество так выражал Тотлебену опасения свои по этому поводу: «Из телеграмм явствует, что умы болгар находятся в большом волнении, и что они не могут привыкнуть к мысли отчуждения от княжества Восточной Румелии и Македонии, и хотят обратиться с протестом на решение берлинского договора ко всей Европе и будто бы в этом находят поддержку, как в английском, так и в австрийском делегатах. Признаюсь, на поддержку эту я смотрю с большим недоверием и опасаюсь намерения их вовлечь болгар в такие действия, которые могли бы оправдать в глазах Европы вооруженное вмешательство Турции, тем более, что из секретных сведений мы знаем достоверно, что английское правительство советует туркам ускорить занятием и укреплением некоторых пунктов в Балканах. К сожалению, по берлинскому трактату, турки имеют на это право, но, однако, не прежде окончательного проведения пограничной линии между княжеством Болгарским и Восточной Румелией, на чем я и настаиваю».

По мере приближения определенного конгрессом срока вывода русских войск из Восточной Румелии и передачи управления этой областью назначенному султаном, с согласия великих держав, генерал-губернатору, Император Александр все более и более утверждался в убеждении, что отказ Порты от пользования предоставленным ей конгрессом правом содержать турецкие гарнизоны в Балканах, было бы лучшим средством успокоить волнение умов в болгарском населении, предотвратить беспорядки, и до известной степени, примирить болгар с разделением их отечества на две, или, точнее, на три части. Взгляд свой Государь изложил в собственноручном письме к султану, которое отправил в Константинополь с генерал-адъютантом Обручевым. Абдул-Гамид внял благоразумному совету и уполномочил русского генерала объявить населению Восточной Румелии, что Порта, не отрекаясь от своих прав, не имеет, однако, в настоящую минуту намерения вводить турецкие войска в автономную область.

Из Константинополя генерал-адъютант Обручев направился в Филиппополь. 24-го апреля он всенародно прочитал воззвание русского Императора к болгарам Восточной Румелии. Государь объявлял им о твердой решимости своей исполнить в точности постановления берлинского трактата, который один может обеспечить им пользование правом, добытым русским оружием, и о приказании, данном русским войскам – очистить эту область в установленный конгрессом срок. Его Величество благодарил население за чувства преданности и признательности, неоднократно выраженные русскому Царю и России, и изъявлял надежду, что чувства эти будут переданы нынешним поколением детям и внукам. Перечислив права, обеспеченные жителям области органическим статусом, выработанным международной комиссией: охрана жизни, чести и собственности, мирное самоуправление и распоряжение финансовыми средствами страны, под властью генерал-губернатора, христианина и единоверца, – Император приглашал их пользоваться этими правами в духе мирного развития их гражданской жизни. Он выражал строгое порицание замыслам, имеющим целью насильственное низвержение порядка, установленного в крае с общего согласия великих держав, которое могло бы навлечь на страну лишь новые бедствия и подорвать в корне дело национального возрождения. Царские слова генерал-адъютант Обручев пояснил в речи, непосредственно обращенной к народу, в которой упомянул и об обещании султана не вводить турецких войск в Восточную Румелию, пока не будет нарушен в этой области законный порядок.

Императорское воззвание произвело на обитателей Восточной Румелии ожидаемое действие. Введение в область нового управления и водворение в ней генерал-губернатора по назначению султана произошли в полном порядке.

Одновременно новое государственное устройство введено и в Болгарском княжестве.

Основной закон страны, названный органическим уставом, выработан был в совете Императорского комиссара в Болгарии и пересмотрен в особой комиссии, при II отделении Собственной Его Величества канцелярии. Проект устава, по утверждении Государем, был передан князем Дондуковым-Корсаковым на обсуждение созванного им в Тырнове собрания именитых людей Болгарии, открытие которого состоялось 13-го февраля.

Сессия Тырновского учредительного собрания продолжалась около шести недель, в течение которых оно пересмотрело и переработало проект органического устава переименовав его в «конституцию Болгарского княжества».

17-го апреля, в день рождения Императора Александра, в Тырнове, после торжественного молебствия, совершенного на площади, перед конаком, Императорский комиссар открыл великое народное собрание, созванное уже на основании конституции для избрания князя и которое единогласно провозгласило принца Александра Баттенбергского владетельным и наследственным князем Болгарии.

Весть об избрании племянника Императрицы Марии Александровны болгарским князем Император Александр получил в Ливадии, где, вместе с Августейшей супругой проводил часть весны 1879 года. Туда же прибыл вскоре принц Александр Баттенбергский и там принял депутацию от Тырновского собрания, привезшую ему постановление о выборе. Напутствуемый наставлением и щедро одаренный милостями русского Государя, молодой князь посетил Дворы великих держав, в Константинополе принял из рук султана фирман, утверждавший его избрание, и 25-го июня высадился на болгарский берег в Варне где встретил его князь Дондуков.

Строго придерживаться духа и буквы берлинского трактата, добросовестно исполнить все его постановления – такова была программа, указанная Высочайшей волей дипломатическим представителям России при иностранных Дворах. Если последствием ее будет всеобщее умиротворение, рассуждал князь Горчаков, то Россия может только выиграть от прекращения неопределенного положения, тяжким бременем лежащего на ней; если же, напротив, она приведет к усложнениям, то лучше для России встретиться с ними, сосредоточив внутри себя свои силы. Невзирая, однако, на такой образ мыслей и тщательно согласованный с ним образ действий русского Двора, отношения его к прочим великим державам не только не улучшились, но, можно сказать, обострялись с каждым днем.

Всех больше подозрительности, вовсе не скрываемой враждебности, проявляла Англия. Первым поводом к пререканиям с ней послужили афганские дела. В промежуток времени между заключением сан-стефанского мира и собранием берлинского конгресса, когда у нас ожидали объявления войны англичанами и готовились к ней, часть войск ташкентского военного округа была двинута за Аму-Дарью к границам Афганистана, а в Кабул к эмиру Шир-Али отправлено посольство, с целью привлечь его к союзу против Великобритании. Весть о прибытии в столицу Афганистана генералов Столетова и Разгонова и о почетном приеме, оказанном им эмиром, получена была в Лондоне вскоре по возвращении туда из Берлина лордов Биконсфильда и Салисбюри. Она крайне встревожила правительство и общественное мнение Англии и вызвало обращение сент-джемского кабинета в Петербург с требованием немедленного отозвания русских посланцев из Кабула, под тем предлогом, что в силу соглашения, состоявшегося между Россией и Англией в 1873 году, Россия обязалась не включать Афганистан в сферу своего влияния. Русский Двор отвечал, что действие этого соглашения прервано событиями последнего времени, но что он не прочь возобновить его, если Англия обещает уважать независимость Афганистана. Лорд Салисбюри дал это заверение, хотя и не без существенных оговорок, вследствие чего между ним и русским послом в Лондоне состоялся обмен писем, коими англо-русское соглашение по среднеазиатским делам признано сохранившим для обеих сторон обязательную силу. Русское посольство было отозвано из Кабула, а англо-индийские войска тремя колоннами вступили в Афганистан.

Между тем эмир Шир-Али объявил народу, что не хочет вступать ни в какие сделки с англичанами и сам поедет в Петербург, чтобы несогласия свои с ними отдать на суд Императора всероссийского. 1-го декабря 1878 года он выехал из Кабула, назначив сына своего, Якуб-хана, правителем на время своего отсутствия, и в сопровождении генерала Разгонова прибыл в Мазаришериф, местность, находящуюся в русских владениях. Туркестанскому генерал-губернатору предписано было принять эмира с честью, но задержать его в Ташкенте, отнюдь не допуская продолжать следование в Петербург. Шир-Али умер от гангрены 9-го февраля в Шир-Абаде, не доехав даже до Ташкента.

Мир, предписанный англичанами его сыну и преемнику Якуб-хану, окончательно подчинил Афганистан влиянию Великобритании. Не считая возможным противодействовать такому распространению английского могущества в Средней Азии, в непосредственном нашем соседстве, русское правительство решило, со своей стороны, расширить наши среднеазиатские владения, включив в них туркменскую степь, к востоку от Каспийского моря, и для того овладеть Ахал-Текинским оазисом, отстоящим от Мерва на расстоянии 200 верст. Предпринятая летом 1879 года экспедиция в степь не увенчалась успехом, но была возобновлена в следующем году, под начальством генерал-адъютанта Скобелева, который 12-го января 1881 года взял Денгиль-Тепе приступом и привел туркмен в подданство Белому Царю.

В продолжение переговоров, происходивших по среднеазиатским делам, английские министры выказали большую раздражительность. Еще более вызывающего образа действий относительно России держались они во всех вопросах, касавшихся введения нового порядка на Балканском полуострове.

Горький опыт ее давнего прошлого окончательно подорвал веру Императорского кабинета в возможность войти в соглашение с Англией, явно выступившей противницей России на Западе, как и на Востоке. В Петербурге убедились, что главная цель сент-джемского кабинета утвердить свое влияние в Константинополе, совершенно вытеснив из советов Порты влияние России, а Император Александр прямо заподазривал Англию в стремлении к овладению проливами Босфорским и Дарданелльским. Тем более расположен был русский Двор поддерживать тесное и дружественное единение с Берлином и Веной, так называемое «соглашение трех Императоров», несколько ослабевшие узы которого, по-видимому, были возобновлены на берлинском конгрессе. Князь Бисмарк продолжал уверять нас, что Германия заранее согласна на все, что будет решено и установлено сообща Россией и Австро-Венгрией, а венский Двор, в возмездие всех уступок, сделанных ему русскими уполномоченными на конгрессе, положительно обязался оказывать дипломатическое содействие усилиям России к устранению трудностей, которые могли бы встретиться при приведении в исполнение решений конгресса. Говоря об этом содействии, обещанном нам из Берлина, как и из Вены, Государь в письме к Тотлебену от 19-го октября 1878 года, писал: «Весьма желательно в теперешних обстоятельствах действовать нам заодно с сими двумя кабинетами… В этом тройственном согласии вижу лучшее обеспечение сохранения мира».

К сожалению, скоро обнаружилась тщетность этих ожиданий. В начале 1879 года в Петербурге уже считали соглашение трех Императоров фактически расторгнутым поведением наших союзников в отношении к России.

Скоро прибавился новый повод к неудовольствию на действия правительств германского и австро-венгерского. То были стеснительные для русской торговли меры, принятые ими сообща вдоль русских границ, для воспрепятствования чуме, появившейся в низовьях Волги, проникнуть из России в Западную Европу. Меры эти приняты без предварительного извещения о них русского правительства, что и было сочтено Императором Александром за нарушение международных приличий. В августе он обратился к императорам Вильгельму и Францу-Иосифу с собственноручными письмами, в которых звучал упрек за противоречие между их личными уверениями в дружбе и поведением их правительств, и высказывалось опасение, что если настоящие отношения двух императорских Дворов к России не изменятся, то как бы они не привели, в более или менее близком будущем, к разрыву с ней. Особенной грустью и горечью было проникнуто письмо к тому из монархов, которого Государь считал своим ближайшим и лучшим другом – к императору германскому. «Канцлер вашего величества, – писал Александр Николаевич, – забыл обещания 1870 года…»

Искренний и задушевный тон письма подействовал на старца-императора, поспешившего отправить в Варшаву, где находился Император Александр, фельдмаршала Мантейфеля с ответным письмом, в котором он просил племянника тотчас же съехаться с ним на русской границе. Свидание обоих монархов произошло в пограничном местечке Александрове 22-го и 23-го августа. Императоры Александр и Вильгельм обменялись новыми уверениями в личной дружбе и словом: ни в каком случае не допускать, чтобы взаимные несогласия их правительств могли довести дело до войны между Россией и Германией.

Отправление императора Вильгельма на свидание с русским Государем и обмен дружеских с ним уверений не согласовались с видами князя Бисмарка, который хотел воспользоваться обстоятельствами, чтобы осуществить давнюю свою мечту: соединить узами тесного союза австро-венгерскую монархию с германской империей. Незадолго до съезда монархов в Александрове, он вызвал в Гастейн, где лечился водами, графа Андраши и выработав с ним главные основания австро-немецкого союзного договора сам поехал в Вену. Проект трактата, составленный в Вене Бисмарком и Андраши и уже принятый австрийским императором, Бисмарк отправил к своему государю в Баден-Баден с вице-канцлером графом Штольбергом. Император Вильгельм уступил давлению лиц, его окружавших, членов королевской семьи и довереннейших советников, и утвердил проект трактата. Самый союзный договор подписан был в Вене графом Андраши и германским послом, принцем Рейсом 26-го сентября.

Во вступлении к договору изложены причины, побудившие к заключению союза: забота о безопасности обоих государств и о спокойствии их народов. Договор состоял из трех статей. Первой статьей обе стороны обязывались в случае нападения на них России помогать друг другу всеми силами и не заключать мира с ней иначе, как сообща, на одинаковых условиях. Вторая статья установляла, что если на одну из сторон нападет какая-либо иная держава, то другая сторона не должна ни в каком случае ее поддерживать, но соблюдать по отношению к первой дружественный нейтралитет; если же нападающую державу поддержит Россия, то обязательство военной помощи, изложенное в первой статье, вступает немедленно в силу. Третья статья постановила хранить в тайне союзный договор и сообщать его посторонней державе не иначе как по взаимному согласию обеих сторон. Заключалась она так: «Во внимание к чувствам, выраженным Императором Александром при свидании в Александрове, обе высокие договаривающиеся стороны питают надежду, что вооружения России не окажутся в действительности угрожающими для них и, следовательно, у них в настоящую минуту нет никакой причины сделать сообщение. Но в случае, если, вопреки всем ожиданиям, надежда эта не оправдается, то обе договаривающиеся стороны почтут за долг чести по меньшей мере предупредить доверительно Императора Александра, что они обязаны признать нападение на одну из них за направленное против их обеих».

К концу 1879 года Европа находилась в крайне возбужденном состоянии. Но мало-помалу тревога улеглась, и дела приняли более мирный и спокойный оборот. На такую перемену повлияла происшедшая в апреле следующего 1880 года перемена в английском министерстве: замена ториев у власти вигами, с Гладстоном во главе нового кабинета.

Натянутость отношений между Петербургом, с одной стороны, Берлином и Веной – с другой, также несколько ослабла, после того как государственный канцлер, князь Горчаков, удалился на покой, сохранив, впрочем, свое звание и только изредка приезжая в Петербург, но зиму и лето проводя за границей, причем управление министерством иностранных дел вверено было его товарищу, статс-секретарю Гирсу.

Соглашение трех императоров отошло в область истории. Но неизменной осталась пережившая все испытания личная дружба, связывавшая Императора Александра с императором Вильгельмом. Она выразилась 19 февраля 1880 года, в день празднования двадцатипятилетия годовщины вступления Государя на Престол, в кабинетном письме императора германского, обнародованном тогда же во всеобщее сведение. «Предстоящий возврат того дня, – писал маститый монарх, – в который Ваше Величество двадцать пять лет тому назад приняли бразды правления, дает мне желанный случай выразить мою радость о том, что дружба, связывавшая наших в Бозе почивающих родителей, сохранилась и в наших настоящих отношениях».

Император Александр не остался в долгу у дяди. 10-го марта того же года, в день рождения его, Государь приветствовал его телеграммой, в коей говорил, что более, чем когда-либо, полагается на старую и постоянную дружбу Императора для поддержки и упрочения добрых отношений между Россией и Германией, согласно с их общими интересами.