Неудачная фуражировка Бриммера настолько ободрила турок, что 28 июля, в полдень, пехота их в значительных силах с артиллериею вышла из крепости и стала подминаться на высоты впереди нижнего Караджурана, в двух или в трех верстах от нашей позиции. Не успели в лагере пробить тревогу, как обнаружилось, что под прикрытием этой колонны, турецкая конница спустилась на противоположной стороне с шорахских высот и рысью пошла к Бозгалам, куда потянулись также четыре батальона пехоты при восьми орудиях. Так как еще накануне, по возвращении из Мелик-Кёя, Бакланов сообщил Бриммеру, что турки ожидают транспорта, который должен придти из Пеняка, под прикрытием тысячи башибузуков, – то по первой тревоге Я. П. с пятью казачьими сотнями в карьер понесся к Базгалам на перерез турецкой кавалерии. За ним для поддержания его, в случае надобности, отряжены были два. батальона; с четырьмя орудиями. Остальные войска выведены были в поле и стали строить боевой порядок лицом к Караджурану. Все ожидали общего дела, но турки ограничились только и большою фуражировкой.

По возвращении главнокомандующего из-за Саганлуга, когда преступлено было к тесной блокаде, Бакланов назначен был командовать отдельным кавалерийским отрядом, который, расположившись у Мелик-Кёя, должен был наблюдать за северною стороною Карса (Отряд состоял из поЯков: тверского драгунского, донского № 35, 1-го сборного линейного казачьего князя Витгенштейна и дивизиона черкесской милиции.).

Но прежде чем стать на эту позицию, Яков Петрович еще раз предпринял движение на ардаганскую дорогу с тем, чтобы выследить транспорт, все еще стоявший в Пеняке и, если возможно, выманить из крепости часть гарнизона и разбить его в поле. Для этого Бакланов, зная что турки подсылают лазутчиков следить за его движениями, часто останавливался ночевать в таких котловинах, из которых, по-видимому, не было выхода.

– "Чем хуже позиция, говаривал генерал Бакланов – тем больше вероятия ждать неприятеля; прошу вас, господа, запомнить только мои наставления: днем аванпосты успеют дать знать заблаговременно о приближении неприятеля, значит напрасно тревожить отряда нечего. Я требую строгого исполнения моих приказаний, а не мелочных формальностей. Приходите ко мне и днем и ночью, приходите запросто, так, как застаете меня (в широких казачьих шароварах, в рубашке, без сюртука). Теперь дни жаркие, а так и легче и удобнее... Но помните, что ночью неприятель может появиться внезапно, и нам придется выдерживать бой, пока другие не поспеют отрезать ему отступление. После вечернего водопоя все лошади оседланы, мундштуки надеты, люди спят в амуниции. В драгунских эскадронах ружья составлены в козлы; по тревоге драгуны разбирают их и строятся пешком. Здесь, на пересеченной местности, они должны мне заменить пехоту. Тверской пикинерный дивизион, казаки и милиция садятся на коней и ждут моих приказаний: одна часть встречает неприятеля, другая – прикрывает коноводов».

"Подобными распоряжениями» – говорит очевидец – "руководствовались и прежние летучие отряды, ходившие под командою этого генерала. Бывало, несколько раз в ночь он сам слетает на аванпосты, сам обойдет весь лагерь, правда, не надевая для этого формы, а по-просту, в одной рубашке, часто босиком, но за то ничего не проглядит его орлиный взгляд, все заметит, все выследит, и добрый гений его бодрствует не редко один над спящим отрядом» (Военный Сборник 1863 года № 3: "Воспоминания о Закавказском походе 1854 и 1855 годов».).

Проходив несколько дней, и все-таки не выманив из крепости турок, смекнувших, чем пахнет подобное дело, Бакланов вернулся в Мелик-Кёй (Селение это лежит по течению Карс-Чая, верстах в пяти или в шести ниже города.) и стал в блокадную линию.

Раскинув ставку на высокой скалистой горе, с которой видны были окрестности города, Бакланов сделался грозою турок, не позволяя им выглянуть из своих окопов. Его казаки беспрерывно гарцевали под самыми укреплениями и ни один табун, выгоняемый на пастьбу, ни одна фуражировка, направлявшаяся из крепости, не ускользали из-под их ударов. Сам Яков Петрович не знал в это время покоя: дни проводил он в поле, на коне, гарцуя со своими казаками, или в палатке, откуда по целым часам следил за тем, что делается в Карсе. Ночь заставала его вне лагеря, пробиравшегося сам-друг, или сам-третей к турецким укреплениям: там он проверял показания лазутчиков и личные свои наблюдения, сделанные днем в подзорную трубу над новыми батареями, изучал окрестную местность и скоро достиг того, что знал каждый камень и куст, лежавшие по дороге к Карсу. Турки знали страшного для них генерала и, называя его "Баклан-пашею» и "Батман-клычем» (богатырь с полупудовым мечом), – рассказывали чудеса о его сверхъестественной силе.

Как велико было нравственное влияние Якова Петровича на наши войска, об этом можно судить потому, что иногда, во время фуражировок, он отдавал приказ убирать аванпостную цепь и, лежа на высоком кургане с неизменною. Ермоловскою трубою (Эта труба подарена была Бакланову сыном А. П. Ермолова, Клавдием, служившим адъютантом при г.-а. Муравьеве.), кричал солдатам: "ребята, не бойтесь, я сам караулю вас!» Солдаты, до фанатизма веровавшие в Бакланова, кричали ура! и бросались выкашивать траву под самыми стенами крепости. "Почему им турки не резали голов», замечает один очевидец: "это остается тайною». Надо полагать, что, зная Бакланова, турки подозревали военную хитрость и не хотели попасться в ловушку. Два-три случая окончательно утвердили их в той мысли, что для Бакланова нет ничего невозможного (Однажды в разговоре с пленными турками кто-то, шутя, сказал что Бакланов несколько раз ходил переодетым в Карсе по ихним лагерям. Они тотчас же поверили и стали припоминать между собой какие-то два случая, когда по лагерям ходил незнакомый человек такой наружности, которая на всех производила сильнейшее впечатление.).

Набеги Якова Петровича действительно отличались необыкновенною смелостью; так, например, однажды, заметив стадо, ходившее на пастьбе между самыми укреплениями, он поручил есаулу Наследышеву отогнать, что можно, а сам устроил засаду в крутом овраге при слиянии Бердыка с Карс-Чаем. Наследышев с двадцатью охотниками, среди белого дня, сделал быстрый налет в д. Калаба-Килисса, расположенную в ущельях около самого города, и выхватил оттуда неприятельское.стадо, несмотря на перекрестный огонь, открытый с батарей, мимо которых он должен был скакать с своею добычею (Наследышев контужен был при этом двумя ружейными пулями.). Башибузуки пустились-было в вдогонку, но заметив две баклановские сотни, скакавшие на них с опущенными пиками, повернули назад...

В другой раз, гарцуя с своими казаками (Это было 31 августа.), Бакланов вдруг бросился на Карадагские высоты и из-под самых батарей, открывших по нем огонь ядрами и картечью, угнал табун и взял девятнадцать пленных.

Бак ни велик был страх, внушенный Баклановым, однако-же необходимость пополнять фуражные запасы заставляла турок время от времени высылать из Карса сильные колонны фуражиров. Если подобные фуражировки назначались к стороне Мелик-Кёя, то в прикрытие к ним, кроме башибузуков, назначалось обыкновенно несколько полков регулярной конницы, пехота и артиллерия; принимались всевозможные меры противу внезапных нападений и, несмотря на это, Бакланов всегда захватывал колонны врасплох, наносил им страшные поражения, забирал лошадей, скот, оружие и пленных. Долго ни турки, ни наши солдаты не могли понять, каким образом Бакланов знает время, когда выходят турецкие фуражиры. Из лагеря положительно нельзя было видеть того, что делается по ту сторону Карадагской горы, а между тем, едва растворялись крепостные ворота, как казаки скакали уже из Мелик-Кёя и нападали, прежде, нежели турецкие гонцы из Карса успевали предупреждать своих о грозящей опасности. Это наводило на турок суеверный страх, а дело, в сущности, было простое: Бакланов распорядился, чтобы пикет, стоявший на самом отдаленном кургане, при появлении неприятеля, поднимал на пике едва заметный белый значок, который служил условным сигналом, что надо было скакать на тревогу.

Первое подобное дело случилось 18 августа. Яков Петрович, спокойно сидевший в своей палатке, вдруг крикнул: "казаки на-конь!» и во весь опор понесся с ними по левому берегу Карс-Чая (Это был дивизион черкесской милиции и два полка донских и линейных казаков.). Почему началась тревога, казаки узнали только тогда, когда, вскочив на Карадагские высоты, увидели внизу большую турецкую фуражировку. Ошеломленные внезапным нападением, турки бросились бежать, разметав по полю собранные вьюки с травою и хлебом. Башибузуки ускакали первыми. В погоне за ними казаки наткнулись на регулярную конницу, смяли ее и гнали почти до самых ворот укрепления. Одно орудие из батареи Двухжонного, заскакав вперед, осыпало бегущих картечью... Уланы, башибузуки, фуражиры столпились в одну беспорядочную массу и гибли под ударами казачьих шашек. Напрасно, чтобы отогнать казаков, турки начали действовать из орудий большого калибра: ядра летели над головами и вся наша потеря состояла из одного раненого офицера-горца, да трех убитых казачьих лошадей.

Другое, еще сильнейшее поражение неприятель понес 22 августа. Турки, фуражировавшие в этот день на правом берегу Карс-Чая, удалились от крепости на значительное расстояние и дали возможность отрезать себе отступление. Черкесская милиция первая понеслась на тревогу и, перескочив Карс-Чай, гикнула в шашки. Башибузуки, превосходные лом, осадили горцев. К счастью, на помощь к ним подоспели две сотни линейцев, а вслед за ними прискакал сан Бакланов с остальными казаками, орудием и 14-ю ракетными станками.

Как только вся эта масса врезалась в середину турецких фуражиров и ракеты пустили беглый огонь – башибузуки бежали в разные стороны. Большая часть их была, однако же, отрезана от Карса и истреблена в быстрой погоне к стороне Александрополя. В эту минуту из крепостных ворот выехал полк турецкой кавалерии и с опущенными пиками кинулся вслед за казаками. Драгуны, спрятанные за Карадагскою высотою, пустились ему наперерез. Батарея Двухжонного снялась с передков, ударила картечью и смешавшиеся уланы, обгоняя друг друга, поскакали обратно... Поражение было решительное. "В этом деле, рассказывает Бакланов: с удивлением видел, что выстрелы турецких орудий были направлены не в нас, а в толпы бежавших башибузуков, значительная часть которых была перебита собственными снарядами...»

Хлопотливый день сменился еще более хлопотливою ночью, потому что турецкая кавалерия, вышедшая из Карса, вздумала пробиться в Арзерум по Самоватскому ущелью и наткнулась на засаду, устроенную нижегородцами (Это было в ночь с 22 на 23-е августа 1855 г.). Яков Петрович не принял прямого участия в истреблении этой кавалерии; но его распоряжения по блокадной линии весьма содействовали общему успеху.

Наконец, последнее поражение нанесено было туркам в полдень 11 сентября, когда Яков Петрович сам устроил засаду под Карадагскими высотами. Как только турецкая колонна стала выходить из Карса, казаки разом кинулись на нее со всех сторон, смяли и, несмотря на огонь открытый с карадагских батарей, гнали и рубили бегущих до самого укрепленного лагеря. Один кабардинец ворвался даже в ворота, но был изранен пиками и саблями башибузуков. Казаки, однако же, успели его выручить. Кроме этого кабардинца потери у нас не было. Турки потеряли сорок две лошади и 12 пленных, в числе которых оказался бессменный ординарец самого мушира. В донесении Бакланов, по своему обыкновению, не упоминал о числе убитых турок, но полагал, что, приблизительно, потеря их простирается до 40 человек, потому что, кроме трупов, лежавших на поле, лазутчики наши, бывшие в то время в Карсе, видели, как провезли через площадь шесть неприятельских тел и 14 раненых.