Между тем, спустя несколько дней после этого происшествия, в полдень 11-го сентября (В то самое время, когда Яков Петрович имел известное уже нам дело с турецкими фуражирами.) с Карсской цитадели вдруг загремели пушечные выстрелы. Турки стреляли холостыми зарядами и, как мы узнали впоследствии, праздновали падение Севастополя. Это печальное событие только ускорило роковое решение главнокомандующего. Вот что говорит об этом сам генерал-адъютант Муравьев в своих записках о войне в Малой Азии: "Видимое изнеможение неприятеля, бодрое состояние наших войск, дух, оживлявший их, негодование, порожденное падением Севастополя, желание отмстить врагу и всеобщий порыв к бою служили в то время лучшим ручательством за успех – и приступ Карса был решен в мыслях генерала Муравьева» (Их записок г.-а. Муравьева о войне 1856 т. в Малой Азии (Рус. Вестник 1863 г. № 1).

Предприятие это хранилось однако-же в величайшем секрете.

"Войска», говорит Муравьев в письме своем к военному министру: "домогались штурма, но я воздерживал порывы, выражавшиеся в разговорах, пока не настало для этого время, и сие мнение мое, прежде решения, передал я на обсуждение опытнейшим из моих сотрудников, единогласно признавших необходимость штурма».

Действительно, 15-го сентября главнокомандующий "собрал у себя несколько лиц, пользовавшихся его особенною доверенностью (Это были генералы Бриммер, Ковалевский, князь Гагарин, Майдель, Броневский и полковник Кауфман.); но в строгом смысле это не был военный совет, потому что вопрос о том – быть или не быть штурму – не был передаваем на общее обсуждение. Генерал-адъютант Муравьев просто изложил причины, заставившие его решиться на приступ и приказал читать диспозицию, после чего присутствовавшим пришлось ограничиться только некоторыми мелочными замечаниями, и то преимущественно касавшимися самого строя, в котором предполагалось атаковать неприятеля (Со слов генерала Майделя, который настоял на том, чтобы первая линия шла не в батальонных, а в ротных коллоннах, употребленных уже им с особою пользою в 1854 году в известном деле на р. Чолоке.).

Серьезное возражение противу диспозиции сделал Майдель уже по выходе от Муравьева, потребовав, чтобы князь Гагарин, вопреки распоряжениям главнокомандующего, поддерживал своею промежуточною колонною не те войска, которые будут отбиты, а те, которые взойдут на вал и будут брать батареи (По диспозиции колонна князя Гагарина должна была атаковать в промежуток между укреплениями Яриман-Табия и Тошмас-Табия и затем войти в связь с войсками остальных колонн. (Соч. Черкесова "Блокада Карса», стр. 101).

"При успехе» сказал ему Майдель: "ваши три свежие батальона могут упрочить за нами победу; при неудаче они ничего не сделают и только напрасно увеличат общую потерю». Ковалевский был того же самого мнения. Однако-же Гагарин не успел привести в исполнение ни того, ни другого: он атаковал Яриман-Табию, но был отбит и Майдель лишился через это содействия в самую необходимую для него минуту.

Но из того, что никто из присутствовавших при совещании не выразил и не отстаивал мнения о невозможности штурма, нельзя заключить еще, чтобы все одинаково были убеждены в его успехе и необходимости. Некоторые, как например Ковалевский и Майдель, были положительно против штурма, и не возражали только потому, что главнокомандующему были уже известны их мнения, поднимать которые снова, после категорического приказания идти на приступ, они считали неуместным. Когда Муравьев спросил однажды Майделя, что думает он о приступе к Карсу, тот отвечал: "Мы потеряем семь тысяч и все-таки можем отступить без успеха»... "Зачем вы сказали семь тысячь», живо перебил его Ковалевский: не семь, а десять, двенадцать тысяч уложим мы в Карсе и все-таки ничего не поделаем (Со слов барона В. И. Майделя.).

Почему в военном совете не участвовали некоторые лица, которые по своему положению в армии имели на то полнейшее право, мы не знаем. Знаем только, что Бакланов находился в числе последних. Он оставался в Мелик-Кёе и на следующий день, когда получена была диспозиция, с удивлением узнал из нее, что штурм Чакмахских высот поручен был не ему, а генералу Базину, который с тремя батальонами должен был прибыть из-под Ардагана (На военном совете не участвовал также и граф Нирод, командовавший блокадным отрядом у Каны-Кёя, и назначенный во время штурма произвести диверсию против нижнего турецкого лагеря.).

Базин действительно прибыл 16-го числа и поместился с своею пехотою в д. Чаглауре, под горою, где стоял в последнее время барон Унгерн, отодвинутый теперь к Ардагану.

С прибытием Базина, Бакланов, как младший в чине, поступил в его командование. Надо сказать, что Базин назначен был начальником ардаганского отряда после того, как генерал-лейтенант Ковалевский получил в командование часть действующего корпуса, т.-е. в последних числах июля месяца. Будучи сперва начальником резервной дивизии отдельного кавказского корпуса, а потом командуя войсками в окрестностях Ардагана, Базин до сих пор не имел случая принять участия в военных действиях. Поэтому, придвинутый к Карсу только за несколько часов до приступа, он, по необходимости, вынужден был ограничиться самым поверхностным знакомством с турецкими укреплениями, насколько можно было видеть их в зрительную трубу с передовых высот, занятых нашими постами. Само собою, разумеется, что подобного знакомства было-бы весьма недостаточно, если бы Бакланов не принял на себя обязанности лично сопровождать повсюду генерала Базина и дополнять своими рассказами то, чего нельзя было видеть ни в какие зрительные трубы. Занимая эти места с самого начала блокады, Бакланов знал Чакмахские высоты, как свои собственные владения и указания его, бесспорно, имели для Базина неоцененную важность.

Между тем, перед самым вечером в отряд приехал из Ардагана один офицер, который передал за верное, что ардаганским жителям известно о наших приготовлениях к штурму. – Пораженный этим известием, Яков Петрович немедленно сообщил о том главнокомандующему, прибавив: "Теперь более, чем когда-нибудь не нахожу нужным брать назад мое слово о ручательстве своею головою. Да будет она готова на плаху, если вам удастся занять на Шорахе хоть угол неприятельского редута»...

В заключение Бакланов писал: "диспозиции об общем движения и штурме 17-го сентября получены мною в три часа пополудни. Войска стоят наготове, и если к вечеру не получу ваших приказаний об отмене, то в назначенный час двинусь вместе с Базиным по направлению к Чакмаху».

Ответа не было.

Вечером из главного лагеря прибыл адъютант главнокомандующего, капитан Ермолов (Клавдий – сын знаменитого А.П. Ермолова.). Он передал Бакланову конверт, в котором ваключались некоторые дополнительные распоряжения о штурме, вследствие чего Яков Петрович должен был отделить дивизион тверского полка с одним орудием, для наблюдения на Карадагскими высотами, а с остальною кавалериею идти по следам пехоты и в случае надобности поддерживать её атаку на английские линии.