VI. О CЕРГЕЕ ЭЙЗЕНШТЕЙНЕ, ПСКОВСКОМ ХОЛОКОСТЕ И РОГАХ НА ШЛЕМАХ ТЕВТОНСКИХ РЫЦАРЕЙ     

В обстановке зверств фашистов XIII века –незабываемым образом железной тупорылой свиньи из рыцарей Тевтонского ордена, скачущей с неумолимостью танковой колонны их омерзительных потомков.

С. М. Эйзенштейн. Мемуары.

Советский кинорежиссер Сергей Эйзенштейн вошел в историю мирового кинематографа как автор нашумевших псевдоисторических блокбастеров 30-х гг. Например, ленты "Броненосец Потемкин" со знаменитым, хотя и абсолютно высосанным из пальца эпизодом расстрела ликующих толп одесситов "безжалостными царскими карателями" (единодушно записанными восторженными большевизанами из числа "прогрессивной западной интеллигенции" - например, Лионом Фейхтвангером – в "казаки"!) и детской колясочкой, катящейся вниз по Потемкинской лестнице. Или другой "культовой" ленты – "Иван Грозный", в которой каждый гость на царской свадьбе осушает в одиночку братину, само название которой – "братская чаша"! - не говоря уже о размерах, яснее ясного говорит, что из нее пил не один человек, а много людей, передававших братину, отхлебнув из нее, из рук в руки; в которой царская тетка Евфросиния Старицкая дает хворой царице Анастасии пить из потира – церковной чаши для причастия (не забыв предварительно отравить ее содержимое) и т. д.

И, конечно, главного "шедевра" рижского "голубого" (и одновременно - красного!) розенкрейцера – фильма "Александр Невский" по сценарию П. Павленко, в котором режиссер умудрился не показать на "нашей" (то есть, на "хорошей") новгородской стороне, не только Владыку – новгородского архиепископа, являвшегося фактически главой боярской республики на Волхове (князь в Новгороде был не более чем наемным военным предводителем, которому боярская республика могла, чуть что не по ней, "указать путь от себя", то есть – выгнать за ворота!), но и ни одного православного священника или монаха, ни одной православной иконы или воинской хоругви с ликом Всемилостивого Спаса или, скажем, Михаила Архангела! Вместо Святых образов, новгородские дружины "осеняют" стяги с мужиком, колотящим дубиной льва или барса, и какие-то звери, чьи образы, несомненно, вероятно были навеяны резьбой по камню на стенах владимирских соборов.

Единственный "чернец" (хотя и непонятно, монах – не монах?), фигурирующий на русской стороне, показан предателем, разумеется, не ушедшим, в конце концов, от справедливого народного суда (ни на каких других судей в Новгороде и Пскове, по фильму, и намека нет). Даже святой благоверный князь Александр Ярославич, почему-то поселенный тт. Эйзенштейном и Павленко в совершенно пустой крестьянской избе (хотя и громадных размеров!), не имеет в "красном углу» ни одной иконы и ни разу за весь фильм даже лба не перекрестит.

Зато на вражеской, "плохой", "не нашей" стороне режиссер с избытком сконцентрировал всевозможную христианскую символику! Тут тебе и церковный орган, и кресты самых разных размеров и форм, и папский легат, рассуждающий о "наместнике Иисуса Христа на земле"! С каким восторгом показан разгром победоносными "воинствующими безбожниками" князя Александра полевой церкви ливонских рыцарей и бегство христианского епископа со Святыми дарами под мышкой от волков! Христианство со всеми своими атрибутами совершенно недвусмысленно ассоциируется авторами фильма с чем-то глубоко враждебным Руси и русскому народу! Но это только одна сторона дела – антипатия к Кресту и Христианству, столь характерная для многих представителей советских творческих кругов ленинско-сталинской эпохи. Так, известная поэтесса Наталья Кончаловская писала в популярной детской книжке "Наша древняя столица":

"В стороне заката солнца,

У балтийских берегов

Были крепости ливонцев –

Наших западных врагов.

За подъемными мостами

В замках прятались они,

Латы с черными крестами

Надевали в дни войны…

Был ливонский рыцарь страшен,

Занимался грабежом.

Плохо жилось предкам нашим

За ливонским рубежом. . .

Враг-то, видно, чародей,

Не похожий на людей. . .

Вот он встал, огнем объятый,

Весь закован в шлем и латы.

Уж не черт ли этот враг?

Не возьмешь его никак!

И так далее, в том же духе – и о ком? О рыцарях-крестоносцах, которых средневековые русские летописцы, в отличие от - не к ночи помянутого! - Карла Маркса!, именовали отнюдь не "псами-рыцарями", а неизменно уважительно – "Божьими дворянами"! Но большевицкий идеологический заказ требовал показать Христово воинство армией людоедов – и вот, по воле сценариста с режиссером, рыцари Креста разыгрывают в Пскове (в действительности отнюдь не взятом ими с боя, а открывшим им ворота – тем более, что псковские ратники не раз участвовали в крестовых походах немецких меченосцев против прибалтийских язычников!) некий "мини-холокост" - кидают в костер христианских младенцев (хотя в действительности ничего подобного не было; в то же время любимым развлечением как раз язычников-прибалтов было сожжение крестоносцев на кострах живьем, нередко вместе с лошадьми!).

Но что до этого советским мастерам культуры?! Раз враг "не похожий на людей", и, может быть, даже черт – надо придать ему "чертячьи" атрибуты – например, рога на шлеме. И невдомек было незадачливому режиссеру, что не только тевтонским "Божьим дворянам", но и вообще рыцарям военно-монашеских Орденов по Уставу запрещалось носить на шлемах какие бы то ни было украшения – ни рога, ни крылья, ни человеческие руки, ни орлиные когти. Но мало того! На шлем предводителю "злых парней" - ливонскому магистру (хотя настоящий магистр в той войне не участвовал!) волей Сергея Эйзенштейна водрузили крайне замысловатое украшение – кроме "чертячьих" рогов, еще и увенчанную крестом королевскую корону (!), что уже совсем никак не вяжется с его монашеским (а не монаршим!) саном! В чем же причина этой очевидной несуразности?

Вероятнее всего, т. Эйзенштейну в ходе работы над историческим "антуражем" для фильма попалась на глаза репродукция достаточно широко известной миниатюры из так называемого "Апокалипсиса Тевтонского Ордена" конца XIII-начала XIV вв. (хранящегося и по сей день в Главной библиотеке Торуньского университета имени Николая Коперника в Польше). На этой миниатюре изображена Последняя Битва между полчищем Антихриста и воинством Небесного Царя – Иисуса Христа – грядущего, по слову Апостола, в Своем грозном Втором Пришествии – грядущего со славою судити живым и мертвым, Его же царствию не будет конца.

Предводителем небесного воинства выступает рыцарь в багрянице поверх кольчатой брони, верхом на боевом коне, покрытом багряной попоной. Голова рыцаря покрыта горшковидным шлемом с багряным наметом, украшенным – точь-в-точь, как шлем ливонского "магистра" в фильме "Александр Невский"! – парой бычьих рогов и увенчанной крестом царской короной! Кого имел в виду средневековый миниатюрист? Вне всякого сомнения, Того, о Ком святой Тайновидец Апостол Иоанн писал в своем Откровении, и о Ком говорил святой Божий пророк Даниил, предсказавший жестокое время гибели носителей разврата и пришествие дней мира (гл. II): "И восстанет в то время Михаил, князь Великий, стоящий за сынов народа Твоего, и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени, но спасутся и в это время из народа Твоего все, которые будут найдены записанными в Книге (вечной жизни – В. А. ). Многие очистятся, убелятся и переплавлены будут в искушении, нечестивые же будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют".

В христианской эсхатологической традиции этот Великий князь Михаил издавна ассоциируется с Архангелом Михаилом, Архистратигом (Верховным Военачальником) Воинства Царя Небесного, низвергнувшего в начале истории в бездну Денницу-Люцифера и примкнувших к тому падших ангелов; Архистратигу Михаилу же (чье имя означает: "Кто как Бог?"), надлежит, по многочисленным пророчествам, в конце земной истории вновь ниспровергнуть в ад на время вырвавшегося оттуда Божьим попущением Древнего Змия, искусителя рода человеческого – того же Люцифера-Сатану – вместе с его земным приспешником-Антихристом, получившим в христианской апокалиптике символическое наименование "Зверь из бездны". Образ Архангела Михаила, почитавшегося покровителем всех христианских воинств и воителей, как на Востоке, так и на Западе, украшал боевые штандарты германских королей и владык "Священной Римской Империи германской нации", по крайней мере, начиная с Оттона Великого, железной стеной оградившего Европу от набегов венгерских кочевников и норманнских язычников.

Однако "царственный" багряный цвет одежд и конских попон предводителя христианской рати и следующих за ним воинов на миниатюре, равно как и осеняющий их багряный стяг с черным одноглавым орлом "Священной Римской Империи", а самое главное – корона с крестом на шлеме, однозначно атрибутирующая владельца шлема как Короля (Царя), то есть как Христианского Монарха (а никак не рыцаря-монаха, хотя бы и возглавляющего военно-духовный Орден!) заставляют нас вспомнить, наряду с "линией Архистратига Михаила", еще одну, наложившуюся на нее, легенду, возникшую в средневековой Германии, раздиравшейся внутренними распрями, борьбой между Императорами и римскими папами за инвеституру (то есть за право назначать в Империи епископов), войнами с венгерскими и полабскими язычниками и множеством иных бедствий. Согласно этой легенде, Император Фридрих I Барбаросса, усмиритель Италии, Польши и папского престола, перенесший из Миланского собора в Кельн святые мощи трех евангельских царей-волхвов, прибывших в Вифлеем на поклонение Христу-младенцу (в действительности утонувший, то ли во время переправы, то ли во время купания, в горной речке Селифе во время III Крестового похода) на самом деле не умер, а спит беспробудным сном со своими верными рыцарями в каком-то сокровенном месте под землей (чаще всего легенда помещала его подземное укрытие в недра горы Киффгойзер в Тюрингии).

Народная фантазия придала спящему Императору Барбароссе (на образ которого позднее наложились многие черты его внучатого племянника Фридриха II Гогенштауфена, сумевшего – почти без единого взмаха меча! - ненадолго вернуть Христианскому миру Святой Град Иерусалим – хотя и проклятого ха это римским папой, ибо совершил это без папского благословения!) некоторые черты, как видно, не совсем еще забытого древнегерманского бога Вотана (Одина). Так, сидящие на плечах спящего в недрах горы Барбароссы два его верных черных ворона (воронов Вотана звали Хугин и Мунин) каждое утро вылетают из недр горы, за день облетают весь подлунный мир, а под вечер возвращаются в Киффгойзер и сообщают кайзеру все новости.

Когда-нибудь настанет день, когда ворон сообщит Барбароссе, что в Иерусалиме процвела, наконец, засохшая смоковница, проклятая в свое время Христом Спасителем за то, что не приносила доброго плода. Тогда Император восстанет ото сна, восстановит Римскую Державу, вновь возглавит Крестовый поход, освободит Иерусалим и всю землю от неверных и сразится с Антихристом. В битву непосредственно вмешаются Божественные силы. После победы над Антихристом и силами зла, Император повесит свои меч и щит на процветшую смоковницу и вручит свою Вселенскую Державу – Рим – Богу, как Своему Небесному Сеньору. Вот этого-то Прикровенного Кесаря – а вовсе не тевтонского магистра! – средневековый миниатюрист Тевтонского Ордена и изобразил облаченным в царскую багряницу Предводителем противостоящих Антихристу воинов Креста!

Хотя, конечно, он не мог себе представить отсутствие в рядах Христолюбивого воинства своих собратьев по Ордену. И потому изобразил на достаточно почетном месте – рядом с Императором – единственного во всей Христианской армии воина, украшенного эмблемами Тевтонского Ордена Пресвятой Девы Марии – рыцаря в белом плаще с прямым черным тевтонским крестом и в горшковидном шлеме, на белом гребне и белом намете которого также красуются черные тевтонские кресты. Вот этого-то рыцаря Креста, учитывая тесную дружбу между внучатым племянником Барбароссы, владыкой "Священной Римской Империи", королем Германским, Сицилийским и Иерусалимским Фридрихом II Гогенштауфеном, и Верховным Магистром Тевтонского Ордена братом Германом фон Зальца, и безоговорочную поддержку, оказанную Фридриху II тевтонскими рыцарями в его Крестовом походе в Иерусалим, завершившемся коронацией Фридриха королем Иерусалимским, вполне можно атрибутировать как Верховного Магистра Тевтонского (Немецкого) Ордена! Но как раз у этого рыцаря-монаха, в соответствии с орденским Уставом, никаких рогов (а тем более корон!) на шлеме нет (да и быть не может!). Конечно, гребень с крестом, увенчивающий его шлем, тоже можно было бы, при желании трактовать в качестве "нашлемного украшения", но орденский Устав запрещал украшать шлемы, прежде всего, суетными мирскими и языческими изображениями, столь распространенными среди светских рыцарей-мирян (хотя, справедливости ради, следует заметить, что и светские рыцари носили нашлемные украшения  прнеимущественно на турнирах: это и понятно, ведь в настоящем бою, при нанесении ударов не только в определенные, четко предписанные турнирным уставом места, а куда попало, от этих нашлемных украшений в любом случае после первой же схватке ничего бы не осталось!) , и вряд ли запрещал украшать шлем (а в особенности шлем главы военно-монашеского Ордена, как бы воплощавшего в себе всю его христианско-рыцарскую сущность!) знаком Святого Креста, как символом Спасения и христианского упования.

Вот этого т. Эйзенштейн (а вероятнее всего – его сценарист т. Павленко), судя по всему, не поняли, или, может быть, не захотели понять!