II. План воспитания. 1826 - 1828 гг.

Постоянною заботою Императора Николая было дать Наследнику своего Престола воспитание, вполне соответствующее его высокому призванию. Тотчас по воцарении, он избрал ему в наставники В. А. Жуковского.

Поэт весь отдался порученному ему великому делу. Летом 1826 года, он испросил себе продолжительный отпуск за границу с двойною целью: поправить расстроенное здоровье и подготовиться к трудной и ответственной обязанности руководителя умственным и нравственным воспитанием Наследника. После лечения водами в Эмсе, Жуковский поселился на зиму в Дрездене, откуда писал племяннице А. П. Елагиной: «Работы у меня много, на руках моих важное дело. Мне не только надобно учить, но и самому учиться, так что не имею права и возможности употреблять ни минуты на что ни будь другое... По плану учения Великого князя, мною сделанному, все лежит на мне. Все его лекции должны сходиться в моей, которая есть для всех пункт соединения; другие учителя должны быть только дополнит елями и репетиторами. Можете из этого заключить, сколько мне нужно приготовиться, чтобы лекции могли идти без всякой остановки. С этой стороны болезнь моя есть для меня благодеяние: она дала мне целых шесть месяцев свободных, и я провел их, посвятив свои мысли одной главной, около которой вся моя деятельность вертелась. И теперь, это решено на весь остаток жизни. У меня в душе одна мысль, все остальное только в отношении к этой царствующей. Могу сказать, что настоящая положительная моя деятельность считается с той минуты, в которую я вошел в тот круг, в котором теперь заключен. Прежде моя жизнь была dans le vague. Теперь я знаю, к чему ведет она.

Те же чувства выражал Жуковский в письмах к Императрице Александре Феодоровне: «Мое положение — истинно счастливое», читаем в одном из них. «Я весь поглощен одною мыслию, она всюду следует за мною, но не тревожит меня. Эта мысль, основанная на любви, оживляет мое существование. Всякое утро я просыпаюсь рано и приступаю к своей работе. По-видимому, она кажется сухою: я составляю исторические таблицы, но она имеет для меня всю прелесть моих прежних поэтических работ. Весь мой день ей посвящен, и я прерываю ее только для приятной прогулки. Я почти никого не вижу и не желаю видеть. Я нахожусь здесь (в Дрездене) не в качестве путешественника. Я должен здесь, как и в Петербурге, всецело принадлежать моему труду. Чего я могу более желать! В настоящем—занятие, наполняющее душу; в будущем—продолжение, в течение нескольких лет, того же занятия, которое будет расширяться и разнообразиться по мере своего движения вперед. И какая цель в конце всего пройденного пути! Да, у меня не осталось уже ничего личного! Всякая добрая мысль при своем зарождении уже имеет свой особый интерес. Слада, долг, религия, любовь к отечеству, словом, все, чти» присуще духовной природе человека, уже не останавливает на себе моего внимания исключительно ради меня самого, но столько же ради того, в душе которого эти высокие мысли должны принести благодетельные плоды для человечества. Для меня явления истории, люди, составившие счастие или несчастие своего времени, не служат более простыми предметами любопытства; но я вижу в них уроки, которые могут быть преподаны, образцы, которые могут быть предложены, опасности, которых следует избегать, и занятия утратили для меня свой определенный характер: они всегда могут иметь свое полезное приложение. Я был бы совершенно счастлив, если бы мысль о моей неопытности не тревожила меня так часто. Эта неопытность положительное зло, для которого непременно следует искать исхода, и, быть может, со временем я сам укажу на него».

Плодом усиленных трудов и глубоких размышлений Жуковского был, составленный им к осени 1826 года и тогда же отправленный на утверждение Государя в Петербург, «План учения». Доклад этот представляет выработанную до мельчайших подробностей программу нравственная воспитания и умственного развития, вверенного поэту царственного питомца.

Целью воспитания вообще и учения в особенности Жуковский провозглашаешь образование для добродетели. Воспитание достигаешь этой цели развитием прирожденных добрых качеств, образованием из них характера нравственного, предохранением от зла, искоренением дурных побуждений и наклонностей; учение образуешь для добродетели, знакомя питомца с тем, что окружает его, с тем, что он есть, с тем, чем он должен быть, как существо нравственное, с тем, для чего он предназначен, как существо бессмертное. Сообразно этим началам, учение подразделяется на три периода: отрочества, от восьми до тринадцати лет, — учение приготовительное; юности, от тринадцати до восемнадцати, —учение подробное, и первых лет молодости, от восемнадцати до двадцати лет, —учение применительное.

Первый период Жуковский сравнивает с приготовлением к путешествию: надо дать в руки питомцу компас, — под которым разумеется первоначальное развитие ума и сердца, посредством усвоения религиозных правил; познакомить с картою — сообщив ему вкратце, но в последовательной связи, в ясной и полной системе, те знания, которые будут впоследствии преподаваться в подробностях; снабдить его орудьями для приобретения сведений и для открытий в пути— то есть, обучить его языкам и развить в нем природные дарования. Во втором периоде, питомец предпринимаете самое путешествие: путеводный компас в руках; карта известна; дороги означены; нет опасности заблудиться; ум приготовлен; любопытство возбуждено. Во избежание смутности и беспорядка в понятиях, должно преподавать в отдельности науки, нужные питомцу, как члену просвещенного общества, и более подробно те, чт0 нужны ему по его на8начению. Под первыми разумеются науки антропологически, имеющие предметом человека: история, география, то есть этнография и статистика, — политика, философия; под вторыми — науки онтологические, имеющие предметом вещь: математика, естественная история, физическая география, технология и физика. Наконец, третий период — окончание путешествия. Сведения собраны; остается их обозреть, привести в порядок и определить, какое должно быть сделано из них употребление? В этом периоде задача наставника — возбудить самодеятельность в питомце, который, не занимаясь никакою наукою отдельно, сам составляет себе коренные правила жизни, как произведете того, чт0 дало ему воспитание и учение. Пособием служить ему чтение классических книг, преимущественно тех, кои знакомят его с его высоким назначением и страною, которой оп должен посвятить жизнь свою. Жуковский следующим образом формулируешь самостоятельный занятия третьего и последнего периода, как конечного вывода двух предшествующих:

1) обозрение знаний, приобретенных во втором периоде;

2) взгляд на место, занимаемое человеком в обществе, и на обязанности, с ним соединенные;

3) отчета в самом себе, перед самим собою, и утверждение в правилах добродетели;

4) идеал человека вообще и государя в особенности.

Окинув одним взором всю совокупность учения, наставник останавливается на первом его периоде, программу которого излагает подробно. Главная его забота — избежать в преподавании путаницы и беспорядка, строго придерживаясь установленной системы и постепенно переходя от легкого к трудному. Предметы учения он разделяет на четыре разряда.

К первому разряду относятся: практическая логика, для образования ума, и начала христианской нравственности, для образования сердца. Параллельно упражняется ум усвоением начальных понятий геометрии, счета, русской грамматики; развивается сердце ознакомлением с Главными фактами священной истории и извлечением из них нравственных правил, основанных на учении Спасителя.

Вид временного памятника на месте покушения на
Государя Императора Александра II 1881 г. 
Фотограф: Балглей, П. (работал - 1860-е - 1880-е)

Во втором разряде программа расширяется. На вопрос: где я и что меня окружает? дают ответ естественные науки: география математическая и физическая, общие понятия о минералогии, геологии, ботанике и зоологии. Отсюда естественный переход к человеку, и сам собой разумеется второй вопрос: что я? Объясняют человека в самом себе общие понятия о строении человеческого тела, в смысле физическом, и общие понятия психологии, в смысле нравственном. Отношения человека к окружающей его природе определяет технология; отношения его к человеку и к обществу — естественное право, история, география и статистика. Третий вопрос: чем я быть должен? Ответом служить мораль, как выражение нравственности частной, обязанностей человека пред самим собою, и политика, как выражение общественной нравственности, обязанностей его пред обществом. Четвертый вопрос: к чему я предназначен? разъясняет метафизика, как учение о человеке, существе духовном и бессмертном, и Богопознание, обнимающее религию естественную и откровенную.

Особенное внимание обращает Жуковский на методу преподавания, высказываясь в пользу формы разговорной, возбуждающей самодеятельность ученика, с наблюдением постепенности, сохранением меры, всяческим облегчением труда, достигаемых занимательностью изложения. Жуковский настаивает на способах к утверждению в памяти питомца преподанных ему знаний чрез методическое разделение предметов, соединение чувственная с умственным, посредством рисунков, картин, таблиц, и частое повторение; окружение ученика предметами, беспрестанно напоминающими ему и в свободное время о том, что занимало его в часы учения; соединение с главною учебною целью изучения языков и самых игр, как-то: волшебного фонаря, фантасмагории, панорамы.

Открытие памятника Императору Александру II в селе Кимры
(ныне Тверская область) в 1912 году.

Третий разряд составляете обучение иностранным языкам: французскому, немецкому, английскому и польскому, посредством правильного произношения, практического приобретения навыка говорить и понимать, что говорят, и легких упражнений в слоге. К четвертому разряду относится развитие природных дарований, преподавание рисования и музыки, гимнастика, ручная работа и чтение. С рисованием Жуковский соединяет знакомство с Главными основаниями архитектуры, а также иллюстрацию прочих учебных предметов; о гимнастике он говоришь, что цель гимнастических упражнений есть не одно развитие и укрепление сил телесных, но в то же время и дарование мужества и способов владеть собой во всех обстоятельствах жизни, и потому эта важная часть воспитания требует методического плана, как и все другие. Он замечает по «тому поводу: «Великий князь не должен ничего делать без правил; каждый предмет его учения должен беспрестанно напоминать ему, что во всем главное есть правило». Для упражнения в ручной работе, наставник предлагаете токарное и столярное мастерства и даже игрушечное кораблестроение. Важное значение придаете он выбору книг для чтения, полагая, что чтение должно идти рядом с учением: «Надобно читать мало, в порядке, одно полезное: нет ничего вреднее привычки читать все, что ни попадете в руки. Это приводите в беспорядок идеи и портите вкус. Для детей множество написано книг. Есть много хорошего на немецком, английском и французском языках, но почти нет ничего на русском. Почитаю необходимым сделать строгий выбор из сего множества материалов; многое перевести на русский, нужное написать по-русски, все привести в порядок, сообразуясь с планом учения и, таким образом, составить избранную библиотеку детского чтения для первого периода». По мысли Жуковского, библиотека эта должна была состоять из трех отделений: первое—содержащее весь учебный курс, лекции в их связи, с картами, рисунками, таблицами; второе— чтение приятное, т.-е. собрание таких сочинений, которые занимали бы ум, говорили бы воображению, оживляли бы нравственное чувство и образовали бы вкус, и третье — чтение наставительное, книги, соответствующие по содержанию воспитательным целям и соображенные с планом и предметами преподавания.

Памятник Императору Александру II в Пермской губернии,
Екатеринбургский уезд, г. Екатеринбург , 1909 год.
Памятник открыт в 1906 году, находился на Кафедральной площади.

Жуковский тщательно распределял по часам занятия в учебные и в не учебные дни, разумея под последними дни воскресные и праздничные, дни рождения и именин Государя, обеих Императриц и самого Наследника, первые четыре дня Пасхи и Святки, от Рождества до Нового года. Сверх того, ежегодно полагались летние вакации, с половины июня по 1-е августа. По предначертанию наставника, вакационное время имело быть посвящено практическому изучению военного искусства.

Василий Андреевич вполне понимал необходимость для будущего Государя России освоиться с ратным делом, но его тревожило опасение, как бы слишком раннее участие в парадах и смотрах не отразилось неблагоприятно на умственном и нравственном развитии царственного питомца. Мысли свои по этому важному вопросу он с смелою и прямодушною откровенностью выразил Императрице, по поводу появлении Наследника верхом на военных торжествах в Москве, во время коронации. «Эпизод этот, Государыня», писал он ей, «совершенно излишний в прекрасной поэме, над которою мы трудимся. Ради Бога, чтобы в будущем не было подобных сцен. Конечно, зрители должны были восхититься появлением прелестного младенца; но какое же ощущение произвело подобное явление на его разум? Не понуждают-ли его этим выйти преждевременно из круга детства? Не подвергается-ли он опасности почитать себя уже человеком? Все равно, если бы осьмилетнюю девочку стали обучать всем хитростям кокетства! К тому же, эти воинственные игрушки не испортят-ли в нем того, что должно быть первым его назначением? Должен ли он быть только воином, действовать единственно в сжатом горизонте генерала? Когда же будут у нас законодатели? Когда будут смотреть с уважением на истинные нужды народа, на законы, просвещение, нравственность? Государыня, простите мои восклицания, но страсть к военному ремеслу стеснит его душу; он привыкнет видеть в народе только полк, в отечестве — казарму... Не думайте, Государыня, что я говорю липшее, восставая с таким жаром против незначащего, по-видимому, события. Нет, Государыня, не лишнее! Никакие правила, проповедуемые учителями в классах, не могут уравняться в силе с впечатлениями ежедневной жизни».

Собственный взгляд на военное образовало Александра Николаевича Жуковский изложи л подробно в «Плане учения», повергнутом им на воззрение самого Государя. Он советовал подражать примеру Петра Великого, для которого потешный полк, хотя и представлял забаву, но такую, что создала Полтавского героя. Наставник предлагал образовать подобный потешный полк или корпус из благовоспитанных детей, числом от 100 до 200, снабдив его всем, что входить в состав армии, но с тем, чтобы он оставался в сборе исключительно в вакационное время, то есть, не более шести недель в году, от половины июня до конца июля. Каждая вакация составляла бы полную кампанию, а каждая кампания имела бы предметом изучение какой-либо отдельной отрасли военного искусства. Так, первая кампания посвящена была бы фронтовой службе, вторая — полевым укреплениям, третья — артиллерии и т. д. Жуковский предполагал включить сюда со временем и навигацию, обратив Царскосельский пруд во «всемирный океан, на котором две маленькие яхты могут в один день совершить путешествие вокруг света. Таким образом — рассуждал он — Великий князь, играя и переходя все степени военного, от солдата до генерала, ознакомился бы со всеми требованиями службы, дойдя постепенно до высших военных наук: тактики и стратегии, заняться которыми возможно с успехом не ранее, как по основательном изучении математики. «Одно только необходимое условие» — настаивал Жуковский, «чтобы сии военные наставительные игры принадлежали исключительно одной эпохе года и нисколько не вмешивались в остальное ученье, которое, в противном случае, расстроят совершенно, ибо уничтожать внимание».

Целью этих игр и упражнений наставник полагал не одно приобретение военных сведений, но укрепление сил физических и нравственное образование ученика. «Великому Князю», развивал он мысль свою, «должно быть не простым солдатом, а мужем, достойным Престола России. И здесь целью было бы не одно знание фрунта, механически приобретаемое, но и деятельное пробуждение высоких человеческих качеств— смелости, терпения, расторопности, присутствия духа, осторожности, решительности, хладнокровия, словом, всего, что составляешь воина, в истинном, прекрасном знаменовании сего слова. Великий князь был бы в толпе людей, имел бы товарищей, наравне с другими нес бы тяжесть долга и службы; все это самым благоприятным образом могло бы действовать на его ум и сердце, развернуло бы в нем все чистое, человеческое, и укрепило бы его характер».

Крайне важным представлялся Жуковскому выбор начальника этого потешного полка. «Он должен быть», говорил он, «не простым знатоком фрунта, привыкшим видеть в солдате одну машину, но просвещенным знатоком военного дела, способным понимать, что во власти его душа будущего повелителя миллионов, может быть назначенная некогда стать перед русскою армией и решить судьбы народов. Такой человек должен быть знакомь не только с механическими подробностями службы военной—мелкими и разве потому принадлежащими Государю, что он, как Петр Великий, не должен быть чужд никаких подробностей, — но и с высоким назначением воина, которое он должен знать не из военного устава, но из всемирной истории, из дел Аннибала, Юлия Кесаря, Густава-Адольфа, Фридриха. Скажу более: при выборе такового наставника надобно смотреть не на одни знания военные, но и вообще на просвещение и характер нравственный, дабы, наставляя, он мог и воспламенять душу ко всему великому и героическому. Одним словом, сию часть воспитания Великого князя почитаю одною из самых важных: сим способом он может или быть навсегда испорчен, т.е. обращен в мелочного солдата, или быть образован для истинного героизма, для чести своего века, для твёрдого блага России®.

Личный составь воспитателей Наследника был уже определен Императором Николаем. Мердер оставался надзирателемь8а особою Великого князя, с именем воспитателя; Жуковский назначался надзирателем за его учением, в звании наставника. В плане учения Василий Андреевичу умалчивая о круге деятельности своего военного сотоварища, распространяется о собственных обязанностях. Себе предоставляешь он надзор 8а ходом учения и выбор учителей. В первом периоде он брал на себя преподавание всех элементарных наук, за исключением иностранных языков и искусств, наблюдая за прочими учителями. Во втором периоде вызывался присутствовать при главных уроках и служить репетитором Великому Князю, оставляя за собою преподавание русского языка и упражнение в русском слоге. В третьем и последнем периоде он должен был помогать Наследнику составлять обозрение всего пройдённого «подводить итоги под суммы, собранные во все годы его учения». Требуя, чтобы в первом периоде учители сообразовались с его планом, Жуковский хотел, чтобы во втором периоде, каждый учитель был профессором своего дела и действовал свободно, по собственной системе; его же обязанности ограничивались бы составлением целого из их разнообразных уроков, согласованием их с общим «Планом учения».

Ничто не ускользаешь от внимания бдительного наставника. Он тщательно перечисляешь все нужные учебные пособия: книги, карты, эстампы; распространяется о расположении учебной комнаты, особой горницы для игр и гимнастических упражнений, мастерской для ручных работ. Настаивая на необходимости придерживаться установленного порядка, безусловно подчинить и особу Наследника и все его окружающее лицам, которым вверено его воспитание, он выражаешь надежду, что сам Государь, утвердив воспитательную программу, п благоволить быть первым беспрекословным её исполнителем. Жуковский восстает против частых переездов из места в место и требует, чтобы Наследнику назначено было постоянное местопребывание, зимою в Петербурге, летом — в одном из загородных дворцов; чтобы прогулки его соединялись с наставительною целью, будучи посвящаемы осмотру общественных заведений, зданий, музеев, мануфактур и проч.; чтобы производились экзамены ежемесячные и полугодовые, первые в присутствии Императрицы, вторые — самого Государя. Подробно излагает он свой взгляд на награды и наказания: одобрение Императора — величайшая награда, неодобрение — самое тяжкое наказание Великому Князю, для которого мысль об отце должна быть «его тайною совестью». Поэтому, он убеждает Государя не хвалить сына за прилежание, награждая его ласковым с ним обращением, a удовольствие свое изъявляя лишь в немногих выдающихся случаях; также точно—не выражать неодобрения за мелкие проступки, ибо испытать гнев отца должно быть для Наследника случаем «единственным в жизни». Жуковский желал, чтобы самые подарки, делаемые Великому Князю, согласовались с «Планом учения», ибо «имея много бесполезного, становишься равнодушным к полезному».

Обширный свой доклад Василий Андреевич заключил прямым обращением к Императору Николаю с просьбою, в том случае, если он утвердить его, дать наставнику принадлежащее ему имя, дабы оп имел и «право и полную свободу действовать». Со своей стороны, Жуковский счел долгом представить на суд Государя собственные воззрения на свои обязанности и на тот дух, в котором он намеревался их исполнить:

«Не отвечая за свои способности, отвечаю за любовь мою к моему делу. Я могу действовать на нравственность Великого князя одним только образованием его мыслей. Его характер в руках воспитателя. И воспитатель, и наставник идут к одной цели, но каждый имеет свой особенный круг действия и должен знать свои границы. Мой круг действия есть руководствовать Великого князя в приобретении нужных ему познаний, дабы после, вместе с ним, из всей их суммы извлечь необходимый для него правила жизни. Bo-первых, скажу: его высочеству нужно быть не ученым, просвещенным. Просвещение должно познакомить его только со всем тем, что в его время необходимо для общего блага, и во благе общем—для его собственного. Просвещение в истинном смысле есть многообъемлющее знание, соединенное с нравственностью. Человек знающий, но не нравственный будет вредить, ибо худо употребить известные ему способы действия. Человек нравственный, но невежда будет вредить, ибо и с добрыми намерениями не будет знать способов действия. Просвещение соединить знание с правилами. Оно необходимо для частного человека, ибо каждый на своем месте должен знать, что делать и как поступать. Оно необходимо для народа, ибо народ просвещенный более привязан к закону, в котором заключается его нравственность, и к порядку, в котором заключается его благоденствие и безопасность. Оно необходимо для народоправителя, ибо одно оно дает способы властвовать благотворно».

Главною наукою Наследника Престола, «сокровищницей царского просвещения «, называешь Жуковский—историю, наставляющую опытами прошедшая, ими объясняющую настоящее, предсказывающую будущее, знакомящую государя с нуждами его страны и его века. Освещённая религией, история воспламенить в нем любовь к великому, стремление к благотворной славе, уважение к человечеству; она даст ему высокое понятие о его силе; из вея извлечешь он правила деятельности Царской:

«Верь, что власть Царя происходить от Бога, но верь сему как верили Марк Аврелий и Генрих Великий; сию веру имел и Иоанн Грозный, но в душе его она была губительною насмешкой над Божеством и человечеством. Уважай закон и научи уважать его своим примером; закон, пренебрегаемый царем, не будете храним и народом. Люби и распространяй просвещение; оно — сильнейшая подпора благонамеренной власти; народ без просвещения есть народ без достоинства; им кажется легко управлять только тому, кто хочет властвовать для одной власти, по из слепых рабов легче сделать свирепых мятежников, нежели из подданных просвещенных, умеющих ценить благо порядка и законов. Уважай общее мнение—оно часто бывает просветителем Монарха; оно — вернейший помощник его, ибо — строжайший и беспристрастнейший судья исполнителей его воли. Мысли могут быть мятежны, когда правительство применительно или беспечно; общее мнение всегда на стороне правосудная Государя. Люби свободу, то есть, правосудие, ибо в нем и милосердие Царей и свобода народов; свобода и порядок — одно и тоже; любовь Царя к свободе утверждаешь любовь к повиновению в подданных. Владычествуй не силою, а порядком; истинное могущество Государя не в числе его воинов, а в благоденствии народа. Будь верен слову: без доверенности нет уважения, неуважаемый бессилен. Окружай себя достойными тебя помощниками: слепое самолюбие Царя отдаляющее от него людей превосходных, предает его на жертву корыстолюбивым рабам, губителям его чести и народного блага. Уважай народ свой: тогда он сделается достойным уважения. Люби народ свой: без любви Царя к народу нет любви народа к Царю. Не обманывайся на счет людей и всего земного, но имей в душе идеал прекрасного — верь добродетели! Сия вера есть вера в Бога! Она защитить душу твою от презрения к человечеству, столь пагубного в правителе людей».

Пока Жуковский приготовлял себя в Дрездене к исполнению обязанностей наставника Наследника, выработанный им «План учения» уже применялся к делу. Тотчас по возвращении Двора из Москвы в Царское Село, осенью 1826 года, начались занятия Наследника по предметам первоначальная образования. Преподавателями были: французского языка — Жилль; немецкого — секретарь Императрицы Александры Феодоровны Шамбо; английского — Альфри; арифметики — академик Коллинс. Тогда же помощником воспитателя Мердера назначен товарищ его по 1-му кадетскому корпусу, артиллерии капитан Юрьевич, на которого возложено, сверх того, обучение Великого князя польскому языку, репетирование арифметики и устройство гимнастических игр, как во внутренних покоях Зимнего дворца, так и в садах дворцов загородных. Законоучителем, по личному избранию Императора Николая, определен протоиерей Андреевского собора, доктор богословия Г. П. Павский.

Исполняя повеление Государя, 22-го октября, Мердер поручил Павскому написать «Мысли о законоучении», дав ему для соображения общий «План учения», составленный Жуковским. Чрез неделю, Павский представил свою записку о религиозном воспитании Наследника. Выразив в сжатом очерке сущность веры Христовой и истекающих из неё правил нравственности по учению православной церкви, он признается, что по этим понятиям у него самого образовалась в уме система религиозной жизни. «Не учение внешнее и насльшка» — так заключает он «Мысли о законоучении» — «а внутреннее обдумывание и поверка с опытом и с наблюдением опытнейших в сем деле мужей научили меня сему образу мыслей. Конечно, сей образ мыслей не есть всеобщий, но по моему чувству, единый и истинный. И если я должен буду преподавать свои мысли о религии, то по совести могу передать не иные, как изложенный выше. Благоразумие может позволить иногда иное не договорить, иное вовсе умолчать, но сказать противное тому, в чем я уверен, воспрещает совесть. Та же совесть заставила меня изложить наперед мои мысли, дабы руководствующие высокого воспитанника, избирая меня в руководители в религии, знали, чего ожидать от меня. В таком важном деле, по моему мнению, поступать надобно открыто и по совести не наемнической. К откровенности сей много расположил меня прекрасный, точно из духа времени происходящий «План учения, по которому предположено образовать высокого воспитанника. И там мысли о воспитании изложены свободно, благородно и умно. О! если бы по сим высоким, благородным и светлым идеям образовались мысли и характер надежды Российского государства!  Прямодушное слово почтенного протоиерея утвердило Императора Николая в намерении вверить ему руководство духовным образованием сына. 30-го ноября о. Павский назначен законоучителем Великого князя

Жуковский был в восторге от назначения Герасима Петровича Павского и в письме к Императрице Александре Феодоровне так отзывался о его записке: «В ней сияет свет прекрасной души. Мне кажется, что мы в праве поздравить себя с нашим выбором. Этот человек, невидимому, весьма способен иметь прекрасное влияние на вашего ребенка. Найди мы только богослова, сведущего по части догматов, и закон Божий ничего бы не выиграл. Для вашего ребенка, для его будущей судьбы, требуется религия сердца. Ему необходимо иметь высокое понятие о Промысле, чтобы оно могло руководить всею его жизнью, религию просвещенную, благодушную, проникнутую уважением к человечеству, религию, которая могла бы предохранить душу от стесняющих ее предрассудков, словом, религию, которая восстановила бы в их истинном значении те слова, что так часто повторялись в последнее время и которые, будучи правильно поняты, заключают в себе высокую истину: власть царей исходить от Бога. Да, эти слова — высокая истина, когда под ними разумеют ответственность пред верховным судилищем, но они не более, как пагубное правило для сердца Монарха, если означають: «мне все позволено, потому что я зависим только от Бога». Итак, это понятие о верховном судилище, об ответственности перед Всемогущим Судьею, неразлучное с уважением к мнению человеческому, которое в общем своем значении есть не иное что, как-то же божественное судилище, — это понятие должно всецело овладеть душою будущего Государя. Только оно может возвысить его призвание; только оно может вполне уяснить ему, что пользоваться всемогуществом еще не значить царствовать; только оно может внушить ему недоверие к собственной воле, подчинить его долгу, внушить ему доверие к праву, справедливости, свободе, просвещению и научить его царствовать для блага народа, а не ради своего могущества, которое, отторгнутое от общего блага, губить оное и само гибнет, а опираясь на него, утверждаешь его и делается непоколебимым. Мне кажется, что Павский обладает всем, что нужно для внушения подобного взгляда нашему дорогому воспитаннику. Чтение его записки исполнило меня уважением к нему и подружило его со мною. Его познания весьма полезны для меня. Мы протянем друг другу руку, чтобы действовать сообща, всякий по своей части, на чистое сердце вашего сына. Какое счастье понимать друг друга и взаимно помогать один другому при исполнении такой задачи!» В письме к Павскому Василий Андреевич сравнивает впечатление от чтения его записки со встречею с человеком по сердцу, с таким человеком, которого желаешь себе в товарищи жизни для того, чтобы жизнь была лучше, а религию его называет «другом просвещения», такою именно, какая должна жить в душе Государя.

Не меньше единодушие существовало между наставником Жуковским и воспитателем Мердером, который, во время пребывания первого в чужих краях в 1826 и 1827 годах, деятельно переписывался с ним. Василий Андреевич высоко ценил душевные качества и педагогические способности своего военного сотоварища, его ровный и спокойный нрав, любовь к царственному питомцу, уменье с ним обращаться, влиять на него, внушать ему доверие и привязанность к себе. Но все эти достоинства не возмещали в глазах Жуковского одного существенного пробела: недостатка в высшем образовании. Он признавал в Мердере хорошая военного — и не более, и если находил его вполне пригодным для должности воспитателя Наследника, то только в детские годы, предвидя, что настанет пора, когда он не окажется на высоте своего призвания, и не будет в состоянии стать просвещенным руководителем будущая Государя России. Впрочем, к самому себе Жуковский относился с тою же строгостью, признавая и себя, наравне с Мердером, неспособным направлять первые шаги ученика своего на царственном пути, по недостаточности собственная знания и знакомства со светом, не с тем светом, — пояснял он, — который называется обществом, где бушуют мелкие страсти, возбуждаемые мелкими интересами, а со вселенною, составляющею великое общество государей и народов, в котором речь идет об интересах первостепенной важности, о счастье и славе народов, всего человечества. Сомнения свои по этому вопросу он откровенно высказал в письме к Императрице Александре Феодоровне: «Дело не в нас с Мердером, Государыня, дело идет о России, о её будущем, о судьбе и славе вашего сына. Необходимо дать ему в руководители человека, который по своему нравственному и общественному характеру подходил бы к идеалу, мною начертанному. Мы с Мердером пригодны только для мелочей. Вы можете положиться на нашу преданность, но нам нужна личность, которая могла бы в общих чертах наблюдать за нами, направлять наши труды к главной цели, словом, придать им тот окончательный отпечаток, который мы не в силах им сообщить, по совершенной нашей к тому неспособности».

Напомнив, что такой выбор нужен не только для Наследника, но и для России, которая должна питать к своему будущему Государю доверие, основанное на доверии к его воспитанию, в лице главного представителя оная; что в старой монархической Франции на должность воспитателей дофинов всегда назначались высшие государственные сановники, и что Великая Екатерина также вверила воспитание своего сына способнейшему из своих сподвижников, графу Н. И. Панину; что в этом случае недостаточным, однако, оказывается одно лишь громкое имя, как то явствует из неудовлетворительности бывших воспитателей Императоров Александра I и Николая I, графов Салтыкова и Ламсдорфа, —Жуковский приходить к заключению, что лучше никого не назначать, чем сделать выбор единственно из приличия, так сказать для одного внешнего вида. «Это значило бы», доказывает он, «только испортить то немногое, что мы уже имеем. Неудачно избранная личность могла бы только стеснить нас в наших намерениях и в нашем образе действий. С какою целью пришлось бы подчиняться человеку, который внес бы в свое великое призвание лишь тщеславие своего титула, соединенное, быть может, с личными видами честолюбия или собственных интересов, или который оказался бы просто невеждою, обремененным пустым титулом. Подобная личность погубила бы все. Можно трудиться с увлечением и с надеждою на успех лишь под руководством того, кто уразумел бы всю прелесть своего долга, кто полюбил бы его во имя его самого, и кто отверг бы при этом все низкие стремления эгоизма. Подчинить свою деятельность влиянию такого человека было бы истинным счастьем. Тогда, можно бы трудиться с бодрым духом, сознавать с восторгом, что находишься на своем месте, не заботиться о будущем. Оставалось бы лишь испрашивать благословения Всевышнего, от которого единственно зависит успех».

В том же письме, Василий Андреевич указывает августейшим родителям на лицо, действительно отвечавшее его идеалу: на графа Каподистрию. «Государыня», взывает он к Императрице, «благоволите окинуть взором все поприще уже им пройденное: он был безупречен как общественный деятель; таким же остался он и в частной жизни. Он был другом своего Государя, который, разлученный с ним силою обстоятельству продолжал любить его до могилы. Он обладает обширною ученостью, замечательно разнообразною. Он опытен в людях, изученных им во всех видах и во всех отношениях. Он хорошо знает свой век и все действительные потребности своего времени. Ему знакомы все партии, которые существуют ныне и соперничают друг с другом, хотя он и не придерживается ни одной из них исключительно. По своим правилам, он одинаково далек от того ложного либерализма, который стремится восстановить народы против своих правительств, как и от тиранического ослепления, возбуждающего правительства против народов. Наружность его привлекательна и внушает доверие. Он в цвете лет, ему нет еще пятидесяти годов, но душа его еще свежее его возраста. С этою душевною свежестью он умеет соединять холодный рассудок, чрезвычайно логичный, и обладает даром выражать свои мысли ясно и правильно, что придает особенную прелесть всему, что-б он говорит. Он нашего вероисповедания, а это предмета весьма существенный. В нем настолько энтузиазма, насколько нужно, чтобы быть разумным, не будучи холодным, и пламенно стремиться к своей цели, не увлекаясь никакою обманчивою страстью, способною переступить за установленные пределы... Теперь он удален от дел, но он пользуется уважением России и целой Европы. Поручая вашего сына такому человеку, вы встретите всеобщее одобрение. Он наблюдал бы за воспитанием в общих чертах, руководил бы всем и сумел бы довести это дело до его главной цели. А мы оставались бы тут же, для вседневных занятий и для всего того, что требовало бы простого выполнения. Мердер состоял бы при особе Великого князя, где он незаменим, а я продолжал бы наблюдать за учебною частью. Но Боже мой! как прочен оказался бы успех наших трудов под влиянием и направлением человека, которому так хорошо известно все то, что нужно для образования Государя! Как оживлялась бы наша деятельность при свете его ума и энергии его души! Как всякий страх, столь естественно истекающий из сознания нашего бессилия, исчез бы при мысли, что мы имеем мудрого руководителя, с которым легко прийти к соглашению, который желает добра, стремится единственно к добру, и с прямотою высокой души соединяет в себе силу познаний и опытности!»

Предположению Жуковского не суждено было осуществиться. В то время, когда он писал свое письмо к Императрице, созванное в Тризене третье народное собрание избрало графа Каподистрию правителем Греции, только-что свергнувшей с себя турецкие оковы, и великий государственный муж не поколебался посвятить остаток жизни возрождению пламенно любимого отечества. Главным воспитателем к Наследнику назначен генерал-лейтенант П. П. Ушаков.

Проведя в Дрездене зиму и весну, летом 1827 года Жуковский снова отправился для пользования водами в Эмс, ездил в Лейпциг и Париж для закупки книг и учебных пособий, побывал в Швейцарии, для наглядного ознакомления с педагогическими приемами Песталоцци и к осени, чрез Берлин, возвратился в Петербург. Во все это время он не переставал переписываться с Мердером и Жиллем, получая от них сведения о ходе занятий Наследника, передавая им свои указания и советы. Император Николай утвердил его «План учения» с весьма незначительными изменениями. Так, из предметов преподавания исключен лишь латинский язык, хотя Василий Андреевич и считал его «одним из действительнейших средств для умственного развития» и римских классиков признавал «источником истинного просвещения», a вместо предположенная Жуковским учреждения потешного полка, Государь, Высочайшим приказом от 25-го июня 1827 года, зачислил старшего сына в списки кадет 1-го кадетская корпуса; но практическое обучение Александра Николаевича военной службе в рядах этого корпуса в лагерное время отложено было на два года. Классные занятия, по программе и под личным руководством Жуковского, начались с первых дней 1828 года, после успешно выдержанная Наследником испытания, за которое он 7-го января того-же года произведен в подпоручики.

Несколько ранее, именно 20-го октября 1827 года, Александр Николаевич назначен атаманом всех казачьих войск и шефом Донского Атаманского полка. В рескрипте к наказному атаману войска Донского, генералу Кутейникову, Император Николай повелел ему объявить донцам, что милость эта оказана им в награду за их постоянную верность Престолу и заслуги пред отечеством, в особенности же за мужество и храбрость, проявленные в последней войне с персиянами. Весть о назначении атаманом Наследника Престола с быстротою молнии облетела все казачьи круги, вызывая всюду неописанный восторг, выразившийся в целом ряде адресов и приветствий. В ответе на одно из них, принесенное Уральским войском, — первом рескрипте, подписанном именем Александра Николаевича и обращенном к наказному атаману этого войска, генералу Бородину, высказана мысль, что в детском возрасте Великий князь не имел никакого права на отличие, пожалованное ему августейшим родителем единственно в ознаменование особого благоволения его Величества ко всему казачьему сословию, но что он постарается оказать себя достойным высокого звания атамана, когда настанет тому время, в надежде, что храбрые казаки помогут ему заслужить одобрение Государя и России.