ГЛАВА XI.

Каковой являлась цель миссии Орфея, Моисея и Фоэ.

Политическое и моральное движение в Мире

на протяжении почти тысячи лет.

Появление Пифагора и многих других Великих людей.

Так как Провидение в своем неиссякаемом благе не могло помешать распаду Всемирной империи, воздвигнутой руками Рама, оно желало, по меньшей мере, смягчить его последствия, сохранив в главных осколках империи столько силы и гармонии, сколько было возможно, дабы воспользоваться ими позднее для сооружения нового здания, более великого и прекрасного, нежели первое, когда исполнятся времена, намеченные для этого.

Вот каковы причины, определившие миссию Орфея, Моисея и Фоэ. Эти три человека, столь непохожие друг на друга, соответствовали с восхитетильной проницательностью Народам и обстоятельствам, которые их востребовали. Обстоятельства являлись такими, что три великие силы, правящие в Мироздании, действуя едино в течение долгого времени в империи Рама, теперь ее разделили. Пока Судьба оставалась почти единственной хозяйкой Азии и Африки, Человеческая воля готовилась к господству над всей Европой. Провидение, вынужденное отступить, могло сохранять здесь и тамлишь определенные, ограниченные и упрятанные в тень места. Орфей, предназначенный сдерживать горячность Воли, охватил ее воображением и, предложив ей пленяющий кубок Наслаждения в обаянии изящных искусств, поэтических и музыкальных чар, славе и величии церемоний, привел ее наполнить таинствами своих моральных наставлений и универсальных знаний, которые не могли больше служить профанировавшему их большинству. Поскольку политическая связь должна была ослабнуть, стало необходимым, чтобы пропорционально укреплялись узы религии и философии.

 С другой стороны, Фоэ, чье интеллектуальное влияние воспротивилось самому жесткому, имевшемуся в неизбежности Судьбы, предложил компенсацию в будущей жизни и показал, что действие этой силы, внешне такой грозной, заключалось в весьма узких границах, и что человеческая воля, покоряясь ей в течение преходящей жизни, может ее избежать в вечности. Впрочем, он заметил, что наиболее возлюбленные Судьбой люди являлись всегда и наиболее известными, и что слава и помпа ее подарков таили в себе настолько великие опасности, насколько их владельцы были склонны в этом заблуждаться. Так произошло в Азии, когда установился абсолютный деспотизм, ибо цари, неудовлетворенные упразднением повсюду духовного господства, покусились на власть суверенных Понтификов. Стало необходимым смягчить, насколько это возможно, иго, нависшее над народной массой, и в то же самое время указать неосторожным монархам на опасную ситуацию, в которой они оказались.

 Что касается Моисея, то его миссия ограничивалась в сохранении космогонических принципов всех видов и в сосредоточении, как в Святом Ковчеге, начатков всех будущих установлений. Народ, которому он доверил беречь этот ковчег, был грубым, но крепким народом, которому Моисеево законодательство еще и увеличило силу. Формы управления этим народом не являлись важными, но для исполнения задач Провидения стало достаточным, чтобы он не смог объединиться в ином управлении.

Если вполне понятно то, о чем я сказал, становится ощутимым, насколько была существенной эта эпоха Социального состояния. Три Принципа, долгое время слитые в Единстве, разделяясь, породили три совершенно новые формы правления. В Азии народная масса, подчиненная индивиду, подвергалась деспотизму законов Судьбы; в Европе индивид, подчиненный массе, покорился демократии, следуя побуждению Человеческой воли; в Аравии, Египте, Эфиопии и особенно в Палестине нечто подобное интеллектуальной силе, лишенной явных сил и средств, незримо управляло Народами, безучастно становясь добычей всех форм правления, колеблясь между тысячами явлений и тысячами различных мнений, изменяя по воле этих капризов высшие истины в суеверия и ребяческие затеи.

Начиная с гражданской войны, разразившейся в Египте между Армессесом (Armesses) и Рамессесом (Ramesses), прозванными Донтом и Гоптом, а также Данаюсом или Египтусом, в результате которой был изгнан Данаюс и были основаны в Греции многочисленные египетские колонии, Египет лишился большой части своей силы. Таким образом, после слабого царствования второго Аменофиса (Amenophis), страна попала под власть Этрусков. Мы знаем из очень любопытного фрагмента Манефона (de Manethon), что знаменитый Сетос (Sethos) совсем не был Египтянином по происхождению, поскольку, занимая египетский трон, он не носил титул Фараона, оставаясь Лартом, являвшемся титулом суверенов Этрурии. Династия этого Сетоса, правившего Египтом и совершившего молниеносное завоевание Аравии и Индии, дала шесть Лартов, последний из которых, называвшийся Туорисом (Thuoris), умер в тот же год, когда Греки овладели Троей.

После некоторых междоусобиц, Египтянам, тем не менее, удалось восстановить свое влияние, но вскоре его их лишили Лидийцы (Lydiens), овладевшие морским господством. Эти Лидийцы стали в течение определенного времени тем же, чем были Финикийцы, от которых они произошли, но в положении вещей ничто не могло продолжаться. По прошествии нескольких столетий Лидийцев сменили Родосцы (Rhodiens).

Те же самые революции, которые друг за другом следовали в Мемфисе и Сардах, происходили также и в Вавилоне. Некогда цветущая Ассирийская Империя сделалась настолько слабой, что Теутамос (Teutamos), взявший титул Царя царей, не мог совсем защитить Приама от Греков, хотя этот монарх умолял его о помощи, как о том сообщает Диодор. Осада Трои стала знаменитой в древности именно по этой причине. Кажется удивительным, как несколько слабых Народностей, только что избавившись от ига Фракийцев, осмелились осаждать царский град, пребывавший под покровительством Царя царей, а Нинивия (Ninive) и Вавилон, на виду которых он почти что находился, ничего не смогли противопоставить его пожарищу. Навеян ли подвиг этот в высшей степени надменностью людей, у которых учение Орфея вдохновило воображение. Видно, как они, пускаясь в свои военные предприятия, овладевают за немного столетий всеми островами Архипелага (122) и распространяют свои колонии почти по всему побережью Малой Азии, что было в эпоху, когда Родос (Rhodes) стал знаменитым своей морской торговлей и появился Гомер (123).

Тогда общее потрясение имело место во всей Европе. Человеческая воля, возвысившись над Провидением и Судьбой, притязала властвовать и властвовать во множестве. В народах различались лишь свободные люди и рабы, благодаря тому являлись ли последние победителями или побежденными. Как будто Человеческая раса, подхваченная обратным движением, вернулась к детству общества, признавая за всякую власть только силу.

 В Афинах оракул, внушаемый Волей и силой своего последнего царя Кодруса, обрек его на смерть. В Лакедемонии Ликург, одинаково увлеченный демократическими воззрениями, отрекшись от царской власти, составляет смелый план по упорядочению этого анархического движения, создавая из Спарты некий воинский монастырь. Коринф изгоняет своих царей. Царская власть сокрушена повсюду. Цари, сопротивляющиеся этому стремительному течению, или те из них, что будучи уже низложенными, вновь захватывают власть, вынужденные предпринимать исключительные меры, дабы ее сохранить, получают имена тиранов (tyrans), уподобляясь деспотическим сатрапам (aux vice-rois; царским наместникам - прим. пер.), которых во времена Финикийского владычества направляли из Тира (Tyr) для управления его колониями. Вся Греция ощетинивается Республиками. Эта форма правления перейдет с островов Архипелага на часть обладаемой Греками Азии, где и распространится. Сами Финикийцы, воспользовавшись слабостью поработивших их Ассирийцев и Египтян, свергают иго и образуют ряд независимых Государств, испытывающих влияние Аравии. Два могущественных племени Эмиаритов (des Hemyarites) и Караишитов (Caraishites) разделяются во мнении. На первое, желавшее сохранить монархические порядки, нападает второе племя, в котором возобладало демократическое движение. За этим следуют жестокие сражения, равно причиняющие страдания обоим племенам. На короткое время восторжествовали Эмиариты. Один из их царей, возомнивший себя достаточно сильным совершает вторжение в Персию, где он на руинах Согхда (de Soghd), столицы древней Согдианы (Soghdiane), основывает город Самарканд.

 Из этих смут Греки вышли более многочисленными и сильными, везде распространив свои колонии. Милет в Малой Азии, Митилена (Mytilene) на острове Лесбос, Самос на одноименном острове, Кумы (Cumes) в Италии возводятся при их господстве. Обретает новый блеск усилиями Тирян (Tyriens) Карфаген (Carthage) на африканском побережье. Был основан город Сиракузы в Сицилии, появившись на мирововй арене вскоре после Рима.

 Между тем, Асиирийская империя распадалась. Наместник (prefet) Сирии, называемый Арбасом (Arbace),при содействии вавилонского жреца по имени Белесис (Belesis), восстает против последнего царя Ассирии Сарданапала (Sardanaple), принудив его поджечь свой дворец в Нинивии и сгореть в нем вместе со своими женами и сокровищами. Спустя малое время, вавилонский царь Набон-Ассар (Nabon-Assar), исполненный фанатичной гордыней и возмущенный рукописными похвалами, которые он услышал в адрес своих предшественников, вообразит, будто для его всемирной славы станет достаточно уничтожить эти докучливые образчики. Тогда он приказывает стереть все надписи, разбить все медные таблички и сжечь библиотеку. Он желает, чтобы эпоха его восшествия на трон была эпохой, с которой бы связывались все воспоминания (124).

 С тех пор, как не оказалось Единства в вещах, то есть, с тех пор когда Человеческая воля, ослабленная, с одной стороны, и обращенная, с другой, к беспорядочному брожению, перестала связывать Провидение с Судьбой, вещи,каковыми они являлись, добрыми или злыми, обрели лишь шаткое существование, находясь в непрерывном колебании. Если посреди все более охватывающей тьмы показывались время от времени подобные метеорам блестящие отстветы, они исчезали с той же скоростью. Общая тенденция, хотя и запечатленная двумя противоположными причинами индивидуального деспотизма или деспотизма множества, сводилась к угасанию света. Все клонилось к своему упадку. Империи и Республики одинаково несли в себе семена разрушения, которые быстро прорастали. Свет, мало-помалу ослабляясь, угасал; воспоминания стираись в сознании; плохо воспринимаемая аллегорическая история и изуродованная мифология материализовались, если можно так выразиться, переходя с морального на физический план. Пелена, предвестница все более глубокого мрака, разворачивалась над интеллектуальным миром. Разложение совершало ужасающие успехи во всех слоях общества. Сверху от тронов Азии, которых оно сперва охватило, разложение проскользнуло в святилища; и если Европейские республики могли от него избавиться при своем возникновении, это стоило для них неимоверного усилия, которое ослабнув вскоре, позволило им впасть в еще более глубокий распад.

 Провидение, не в силах полностью отстраниться от дезорганизующего движения, по крайней мере замедлило его ход, приготовив средства спасения в будущем. На протяжении нескольких столетий оно породило ряд необыкновенных людей, которые, вдохновленные им и одаренные разнообразными талантами, воздвигли преграду на пути потока пороков и заблуждений, предоставив убежища Истине и Добродетели. Тогда появились с малым промежутком времени друг от друга последний из Будд в Индии, Син-Му (Sin-Mou) в Японии, Лао-тзее и Конг-тзее в Китае, последний из Зороастров в Персии, Ездра (Esdras) у Евреев, Ликург в Спарте, Нума в Италии и Пифагор для всей Греции. Все устремлялись к единой цели, хотя и разными путями.

 Во время, когда пришел обогатившийся всеми познаниями Африки и Азии Пифагор, приблизительно девять веков спустя после Орфея, он обнаружил, что воспоминания об этом Теософе почти стерты в памяти народной, а его самые прекрасные установления либо не признаны, либо наполнены невероятными началами. Несчастная гордыня слыть туземцами, возвышая себя над другими нациями, отрицая их добродетели, приписывает Грекам кучу нелепостей, из которых уже сообщенные мной составляют лишь меньшую часть. Используя определенную аналогию, существовавшую между названиями их городов, а также городов Финикии и Египта, Греки считали Вселенского Суверена Геракла (Hercule) появившимся на свет в беотийских Фивах, не беспокоясь о том, что тысячи иных мест могут потребовать для себя этой выдающейся славы. Для них Мену (Menou) Индийцев становился Миносом (Minos) с острова Крита, а Скандер двурогий сыном Семелея (Semele). Они верили, что сын Данаи Персей являлся законодателем Персов. Они присваивали открытие железа Дактилям (Dactyles), изобретение плуга - Церере, а колесницы - Эрихтониусу (Erichthonius), измышляя бесконечное число сказок на эту тему, абсурднее одна другой (125). Народ стал суверенным, когда поверил в это, высокомерно повелевая наиболее своенравным людям думать также.

Установленные для познания истины таинства, открытые весьма большому количеству посвященных, теряли свое значение. Наводящие ужас или развращенные Иерофанты, замалчивали или освящали ложь. Стало необходимым, чтобы истина либо совсем угасла, либо обрела другой способ своего сохранения. Пифагор стал человеком, которому этот способ был доверен. Он сотворил для знания то же, что Ликург сделал для свободы. Не имея возможности остановить поток распада, он уступил ему, дабы овладеть им и подчинить его.    Как законодатель Ликург установил в одном месте Греции нечто вроде воинской конгрегации, своеобразного гибрида деспотизма и демократии, внешне посвященной свободе, но по существу предназначенной подавлять избыточные явления всех видов. Это грозное установление, о которое разбился персидский деспотизм, сокрушило анархическую гордыню Афинян, предуготовив торжество Александра. Как философ Пифагор учредил нечто вроде священной конгрегации, тайного собрания мудрых и религиозных людей, которые, распространившись по Европе, Азии и даже Африке, боролись там против невежества и безбожия, стремившихся стать всемирными. Услуги, оказанные Пифагором человечеству, громадны. Созданная им секта и сегодня еще не угасла полностью (126). Она преодолела, подобнолучу света, нагромождения тьмы над нашими головами, варварское нашествие, падение Римской империи, необходимое основание сурового и скорбного культа, сделав восстановление знаний в тысячу раз легче, нежели оно было бы без нее, избавив нас от работы, которая бы затянулась на века. Это она дала толчок физическим наукам, воскресила химию, очистила астрономию от смешных предрассудков, задерживавших ее ход, сохранила принципы музыки, обучила значимости познания чисел, геометрии, математики, снабдив точками опоры естественную историю. В равной мере она повлияла и на развитие моральных знаний, хотя и с меньшим успехом из-за препятствий, встреченных ей в метафизике школ. Я достаточно рассказал об этом восхитительном человеке во многих других своих произведениях (127) и должен ограничить здесь перечень его благодеяний.