Думается, в данном нетипичном (и наверняка совсем не простом) для Каппеля решении сыграл свою роль тот момент времени, в который оно было принято этим пламенным русским патриотом. Дело было весной 1918 года. Каппель, вероятно, как и многие другие, рассчитывал, что военные действия против все еще почитавшихся им тогда за главных врагов России немцев (в конце концов, именно немцы, желая вывести Россию из войны, взяв с нее огромную контрибуцию, и тем самым укрепить свои позиции на Западном фронте, против держав Антанты, в "пломбированном вагоне" заслали к нам ленинскую шайку!).

Как говорил поэт, "надежды юношей питают...". К описываемому времени Владимир Каппель был отнюдь не юношей, но все же, видимо, еще не привык к совершенно новому уровню человеческой подлости, привнесенного в российскую действительность трудами достойных представителей славной ленинской когорты "пламенных интернационалистов" - большевицкой "партии национальной измены". Не верил, видимо, что у людей, родившихся и выросших в России, евших русский хлеб и русское сало, пивших русскую воду, ходивших в русские школы, окончивших русские гимназии и университеты, полностью атрофировались не только последние остатки русского национального чувства (у кого оно было), но и элементарного чувства преданности – да что там преданности! - хотя бы благодарности вскормившей и вспоившей (или хотя бы приютившей) их стране.

Но, очень скоро убедившись в неизменности "генеральной линии" большевицкой партии на мир и сотрудничество со вчерашним смертельным врагом – Германией, в боях с которой четыре тяжких года истекали кровью на полях Отечественной войны миллионы лучших сынов Российской Державы, увидев воочию, какую невиданно жестокую политику проводят большевицкие сатрапы в отношении буквально всех слоев российского народа – дворянства и купечества (бессудные расстрелы, "грабеж награбленного" и заключение в концентрационные лагеря, первые из которых Ленин и Троцкий распорядились организовать "по свежим следам", уже в начале 1918 года), интеллигенции (бессудные расстрелы, мобилизация на принудительные работы и заключение в концентрационные лагеря), духовенства (бессудные расстрелы, а чаще изуверские убийства, кощунства, осквернение церквей, мобилизация на принудительные работы, заключение в концентрационные лагеря), и даже, якобы, союзников большевиков (именовавших свой режим "диктатурой пролетариата"!) – "пролетариев"-рабочих (запрет забастовок, бессудные расстрелы, заключение в концлагеря), но, в первую очередь – составлявшего большинство населения России крестьянства (продразверстка, обрекавшая на голодную смерть хлеборобов и их семьи, бессудные расстрелы, заключение в концлагеря), Каппель принял твердое решение примкнуть к силам, поднявшим оружие против большевиков. Тут как раз восстали чехословацкие легионеры. Освобожденные ими (в собственных, конечно, интересах) от красных железнодорожные станции и города, расположенные вдоль Транссибирской магистрали, стали центрами кристаллизации русского белого антибольшевицкого сопротивления.

Здесь представляется уместным сказать несколько слов о Чехословацком корпусе и о входивших в его состав чехословацких легионерах.

Чехословацкий (Чешско-Словацкий) корпус был сформирован еще в года Великой Отечественной войны 1914-1918 гг. командованием Русской Императорской армии из числа чехов и словаков, представителей славянских народов, призванных в свое время в армию лоскутной, многонациональной Австро-Венгерской империи (именовавшейся также Дунайской, или Двуединой, монархией), в состав которой входили их земли (Чехия и Моравия– в состав Австрии, или Цислейтании, Словакия – в состав Венгрии, или Транслейтании). Ни чехи, ни словаки, в большинстве своем, особой привязанности к "швабскомадьярской" монархии Габсбургов, олицетворением которой на протяжении многих десятилетий служил "старец-монарх" Франц-Иосиф I (Император Австрии и "апостолический король" Венгрии), не испытывали, кровь за нее проливать не собирались и при первом же удобном случае так и норовили перебежать на нашу сторону или сдаться в плен.

Характерным представляется и то обстоятельство, что подобное поведение ни в коей мере не диктовалось отсутствием у чехов или словаков природной храбрости – оно было типично для них только на Русском (Восточном) фронте, в то время, как, к примеру, против итальянцев чехи и словаки в австрийских мундирах сражались не менее стойко, чем подданные короны Габсбургов из числа других народов.

Слишком велико было в сердцах всех славян обаяние Великой России, как верной союзницы славянства, питавшееся в умах национально мыслящих представителей чешской и словацкой интеллигенции (остававшейся таковыми и в австрийских мундирах) надеждами на основание (а у чехов – воссоздание) собственного национального государства, добиться которого можно было лишь в совместной с русскими "братьями-славянами" борьбе против "тюрьмы народов" Австро-Венгрии (хотя, справедливости ради, Дунайскую монархию, в отличие от царской России, никто так в довоенной Европе почему-то не называл!).

Разумеется, командование Русской Императорской армии не преминуло воспользоваться благоприятной возможностью ослабить позиции Австро-Венгрии и усилить военную мощь России за счет десятков тысяч чешских и словацких штыков и сабель. В составе Русской армии были сформированы три полноценные дивизии, сведенные в единый Чехословацкий корпус (или, как его еще именовали, легион). Чехословацкие (чаще именуемые, для краткости, просто чешскими) легионеры плечом к плечу с русскими войсками доблестно сражались против австро-венгерских войск (чаще именуемых у нас, для краткости, просто австрийцами, или "австрияками") и их германских товарищей по оружию.

После свержения большевиками, с немецкой помощью, Временного правительства, окончательного развала Русской армии и заключения в начале 1918 года "похабного" Брестского мира Россия оказалась выведенной красными узурпаторами из Великой войны. Обеспокоенная ослаблением своих позиций Антанта, по согласованию с большевицким руководством, достигла с Совдепией договоренности об эвакуации Чехословацкого корпуса через Владивосток во Францию для продолжения чехословацкими легионерами войны с немцами на Западном фронте. В условиях повсеместно разгоравшейся на просторах оседланной, но отнюдь еще не покоренной бандой Троцкого и Ленина России кровавой гражданской войны запланированная эвакуация чехословацких добровольцев затянулась.

В результате эшелоны с чехословацкими легионерами оказались рассредоточенными по большей части Транссибирской железной дороги. Необходимо заметить, что в массе своей чехословацкие легионеры, ставшие многократными свидетелями кровавых эксцессов большевицкой революции, поругания русских воинских святынь, диких самосудов и жестоких расправ большевицких комиссаров и распропагандированной ими озверелой солдатни с русскими офицерами, а самое главное – убедившиеся в том, что казавшиеся им столь близкими к осуществлению надежды на победу Антанты над австро-германским блоком Центральных держав и обретение их родиной в результате этой победы, национальной независимости, оказались на неопределенный срок развеяны спровоцированным немцами развалом России руками большевиков, относились к последним, как к германской агентуре и не считали нужным скрывать свое презрение и ненависть к "красной сволочи". То и дело происходили стычки – пока что мелкие – между "чехами" и красногвардейцами.

Ситуация, и без того крайне напряженная и взрывоопасная,, дополнительно усугублялась тем, что в рядах последних служило, наряду с китайцами и латышами, великое множество венгров, немцев и австрийцев - вчерашних военнопленных, которых большевики выпустили из лагерей, раздав им оружие, красные повязки, и отправили по градам и весям Великой России "во имя всемирного торжества идей пролетарской революции беспощадно расправляться с контрреволюционными элементами». По условиям "похабного" (по выражению не кого-нибудь, а самого Ульянова-Ленина!) Брестского мира, Центральным Державам возвращались 2 миллиона пленных, взятых русскими войсками в 1914-1918 гг. на фронтах Великой войны. Но в действительности далеко не все из этих 2 миллионов вернулись вернуться "на родину" – то есть, на деле, в кровавую мясорубку мировой войны (Россия-то из нее уже вышла, а вот Центральные державы – еще нет).

А поскольку после капитуляции России в Брест-Литовске дома (в Германии, Австрии, Венгрии) никто уже не смог бы бросить этим не желавшим возвращения домой военнопленным немцам, венграм, австриякам и иже с ними упрека в предательстве, многие из германских и австро-венгерских военнопленных - например, хорват (?) Иосип Броз (Тито), будущий красный диктатор послевоенной Югославии) начали охотно вступать в "союзную" их странам "интернациональную" (а не русскую!) "пролетарскую" Красную Армию, в органы ВЧК и советской власти.

Естественно, эти "красноармейцы" выступали по отношению к русскому народу, в лучшем случае им совершенно чуждому, а чаще всего – ненавистному им (четыре года окопной войны против русских и пребывания в русском плену, естественно, никак не способствовали появлению или усилению любви этих немецких и мадьярских "интернационалистов" к России и русским!), как идеальные каратели, особенно если учесть, что искали подобные лазейки далеко не лучшие представители своих народов. Некоторые из них при этом и впрямь заражались большевистскими идеями, другие же оставались простыми наемниками, "ландскнехтами революции", по выражению Троцкого. Уже 21 февраля 1918 года сотни выпущенных на свободу немецких военнопленных по призыву советского правительства "Социалистическое отечество (у пролетариев вдруг появилось отечество!) в опасности!" вступили в новоиспеченную Красную Армию.

Уже 26 января был сформирован первый немецкий Добровольческий отряд Красной Армии, немедленно отправленный…отнюдь не на Запад, защищать "отечество пролетариев всего мира» от "наглой агрессии германского милитаризма", а…на Восток, против русского и православного казачьего атамана Дутова! Впрочем, через год германским добровольцам в составе белой Русской Западной Добровольческой Армии генерала князя Петра Михайловича Авалова (Бермондта) довелось скрестить штыки со своими "густо покрасневшими» соотечественниками из "Революционного матросского полка имени Карла Либкнехта" и на Западе, в Прибалтике.

Однако подобное было скорее исключением, чем правилом. Искушенные макиавеллисты, большевики проявляли в таких делах максимум осторожности и посылали насильно мобилизованных ими донских казаков против "белополяков", а "красных поляков" - на расказачивание, ижорских мужиков – покорять Туркестан, а "красных башкир" – под Питер, против Юденича.

Так или иначе, но в последующие недели большевики сформировали из германских военнопленных многочисленные отряды в Москве, Казани, Курске, Ташкенте, Самаре, Омске, Томске и в других городах. Германские "интернационалисты" сражались против истинных русских патриотов в войсках Фрунзе, Чапаева, Блюхера и Буденного на всех фронтах гражданской войны, "плечом к плечу со своими братьями по классу" местного разлива.

Среди них был, между прочим, и бывший военнопленный Роланд Фрейслер, вступивший, в период своей службы в Красной армии, в ряды Всероссийской Коммунистической Партии (большевиков), затем комиссаривший на Украине, служивший в ГПУ, потом по линии Коминтерна вернувшийся в Германию готовить революцию и там, но в одночасье... перешедший в гитлеровскую НСДАП, ставший Президентом нацистского "Народного трибунала", осудившего на смерть германских офицеров и генералов, участвовавших в заговоре против Гитлера в 1944 году, и убитый американской бомбой во время налета авиации западных союзников СССР по антигитлеровской коалиции на Берлин, где Гитлер проводил показательные судебные процессы над своими "врагами народа".