ГЛАВА VI.

Искажение культа. Какова причина. Суеверие

и фанатизм: их происхождение.

ЕСЛИ бы принципы, данные Провидением, продолжали развиваться с той же верностью, Гиперборейская раса, быстро достигнув кульминации социального устройства, являла бы собой зрелище, достойное восхищения. Европа, прославлявшаяся с давних пор, больше не стала бы игрушкой такого количества превратностей и, гораздо раньше завоевав мировое господство, не имела бы нужды делаться рабыней Азии на протяжениицелогоряда столетий. Но Судьба, определившая вереницу всяких противоположных событий, потребовала столь, же чистой, как и сильной воли, чтобы помешать их осуществлению или воспротивиться их последствиям, но не только не нашлось этой воли, но и та, которая была, вместо того, чтобы следовать движением, сообщенным ей Провидением, начала сопротивляться Провидению, захотев сделаться центром, будучи себе самой двигателем, и не избежав Судьбы, осталась господствовать, благодаря ей, и покорившись ее закону.

Одна плохо управляемая страсть творила все зло. Это - тщеславие, воспламенившись в груди Волюспы, в частности, и, в общем, внутри всех женщин, породило в них эгоизм, холодные внушения которого, вместо того, чтобы расширить интеллектуальную сферу, ее, наоборот, сужают, внося в душу честолюбие, лишенное любви и славы.

В различных областях, занятых Кельтами, было учреждено несколько женских коллегий, во главе которых стояли Друидессы, подчинявшиеся только Волюспе. Эти Друидессы руководили культом и делали прорицания, их совета спрашивали в частных делах, тогда как в делах общих совет давала Волюспа. Поначалу влияние Друидесс было очень обширно. Друиды ничего не предпринимали, не испросив их мнения, и сами Короли слушались их указаний. Однако, по мере того, как духовное сословие просвещалось, по мере того, как науки и искусства стали процветать, Друидессы заметили, что их влияние сокращалось, власть удалялась от них, а их самих меньше чтили, нежели Божество, орудиями которого они являлись.

Было очевидно, что мужчина, изумленный величием имевшего место движения, мало-помалу выходил из своего оцепенения, стараясь занять свое истинное место, утраченное из-за этого движения. Та же самая вещь, произошедшая в случае первоначального развития инстинктивной сферы, повторилась и в других отношениях. Сегодня, как и тогда, встал вопрос: какой из двух полов будет главным.

Если бы женщина была мудрой, то согласилась бы оставаться орудием Божества, средством общения между Божеством и человеком. Конечно, данное место являлось вполне достойным, чтобы удовлетворить ее тщеславие. Но ее тщеславие не было этим удовлетворено, ибо пробудившийся внутри нее эгоизм убедил женщину в том, что для нее ничего не остается. Слушали ли ее, когда она говорила? Нет, поскольку Божество вещало ее устами. Да и какую власть имела она, когда хранила молчание? Всем повелевали Друид, Король и Мэр. Должна ли она ограничиться в своей ничтожной роли? Было ли достаточно этого для ее честолюбия? Да и женские способности не призывали ли ее к более высоким предназначениям? Ее способности! Ах! Кто лучше нее мог их оценить? Все происходившее не зависело ли от них? Искали Божество в небе, потому что его голос был дан ей. У нее спрашивали прорицаний, потому что ее разум мог их воспринять. Если бы грядущее стало известно, то не силой ли ее воли, которая осуществляла грезы своего воображения? Возможно ли, чтобы грядущее зависело только от нее, подобно тому, как зависело от нее существование Божества?

Едва эта кощунственная идея пришла ей в голову, как Провидение, ужаснувшись, удалилось, а ее место заняла Судьба. Волюспа более не являлась сосудом Божества, превратившись в предсказательное орудие, которым распоряжается Судьба. Напрасно впредь вы будете искать в выражениях, произносимых ей, хотя бы одно истинное слово о грядущем. Глагол в ее речи станет лишенным будущего времени (41). Одна необходимость Судьбы будет порождать грядущее, развивая последствия прошлого.

Итак, не имея возможности более править в истине, но желая полностью сохранить свое господство, женщина искала власть в заблуждении. Все прорицания, исходившие от святилищ стали двусмысленными и туманными - они говорили лишь о бедствиях, совершенных грехах, требуемых искуплениях и необходимых покаяниях. Высшее Божество Теутад, некогда пришедшее в образе благосклонного отца, теперь изображалось только в суровых чертах тирана. Первый Герман, ставший Богом войны по имени Тор (Thor)(42), уже не являлся предком-заступником, всегда озабоченным спасением нации. Он стал ужасным и жестоким Богом, дающим себе самому крайне чудовищные звания: его именовали отцом резни, человекобойцей (le depopulateur), поджигателем, истребителем. Он имел жену Фригу (Friga) или Фрейю (Freya), госпожу, поистине, не менее жестокую, чем ее муж, отмечавшую заблаговременно в сражениях тех, которые должны быть убиты и, по странному контрасту, державшую в одной руке кубок сладострастия, а в другой меч, обрекавший смерти.

Страшное суеверие сменило бывший до тех пор простой культ: религия стала нетерпимой и свирепой. Все страсти, волновавшие душу Волюспы, воспламеняли души предков, - они становились, как и она, завистливыми, алчными и подозрительными. Бескровные жертвы (les sacrifice innocent), которые, по обыкновению, им приносили, более не могли их обрадовать. Теперь им жертвовали животных, заменив пролитие молока пролитием крови, и, когда понадобилось установить разницу между отдельными предками и предками нации, пришли к тому, чтобы приносить человеческие жертвы Теутаду, Тору и Фрейе, рассудив, что более чистая и благородная кровь должна быть приятнее богам (43).

Невозможно представить, чтобы жертвы выбирались из числа пленных или рабов. Отнюдь, это больше всего угрожало головам самых благородных. Друидессы, вдохновленные Волюспой, смогли поразить сознание таким опьянением, что казалось, будто возлюбленные Богов те, чья участь быть закопанными заживо, или пролить свою кровь у подножия алтарей. Жертвы сами поздравляли друг друга с выбором, который пал на них. Никто не являлся исключением; ослепление дошло до точки, и казалось самым благосклонным предзнаменованием, когда Король сам удостоился этой чести. Не взирая на сан, его принесли в жертву посреди рукоплесканий и радостных криков всей нации.

Праздники, когда приносились эти чудовищные жертвы, часто вновь повторялись. Так, в каждый из девяти месяцев, пока их отмечали, приносились девять жертв в день, в течение девяти дней подряд. При малейшем случае Друидессы спрашивали о посланце, чтобы отправить его погостить у предков и принести им новости от потомков. Иногда этого несчастного бросали на копье Германзайля, иногда его давили меж двух камней, иногда его топили в пучине; чаще всего оставляли истекающим кровью, чтобы получить более или менее благосклонное предсказание в той стремительности, с которой он истекал кровью. Но когда страх неминуемого несчастья колебал сознание, суеверие разворачивало все, что имело ужасного. Я никогда бы не закончил, если бы пожелал набросать ряд картин, представившихся в моей памяти. Здесь - армия, обреченная на смерть своим генералом; там - генерал, который казнит (decime) каждого десятого из своих офицеров. Я вижу шестидесятилетнего монарха (monaque), которого сжигают в честь Теутада; я слышу вопли девяти детей Хакена (Haquin; Гагуин, Гаген - прим. пер.), которых душат на алтарях Тора. Для Фрейи же копают глубокие колодцы, где зароют жертвы, посвященные ей.

 На какую точку Европы я не брошу свой взгляд, везде вижу запечатленные следы этих мерзких жертвоприношений. От ледяных берегов Швеции и Исландии до плодородного побережья Сицилии, от Борисфена (Днепра) до Тахо, повсюду я вижу человеческую кровь, дымящуюся вокруг алтарей; и страдает от этого разрушительного потока не только Европа - зловещая эпидемия вместе с Кельтами пересекла границы, заражая на своем пути противоположные берега Африки и Азии. Что мне сказать? Она идет дальше через Исландию, неся свой яд в другое полушарие. Да, именно из Исландии в Мексике появился этот омерзительный обычай. Но коль путь его установлен, тогда где - на севере или на юге, на востоке или на западе - можно безошибочно определить место его происхождения в Европе. В сумрачном ужасе европейских лесов он появился на свет, и его принципом были, как я говорил, оскорбленное тщеславие и желающая повелевать слабость. Правда, эта слабость часто бывала наказуема за свои собственные ошибки; часто меч, который занесли женщины над другим полом, лишь в страхе управляемым ими, обращался против них самих. Не будем говорить здесь о юных девах, которых заживо закапывали или бросали в реки в честь Фрейи, не стоит забывать и того, что жены Королей и высших сановников Государства были вынуждены из-за суеверного мнения, созданного ими самими, следовать за своими мужьями в могилу, душа себя на их похоронах или бросаясь в пламя их жертвенного костра. Этот варварский обычай, существующий еще в некоторых местах Азии, туда был занесен Кельтами-победителями.