ГЛАВА VIII.

Каково было состояние Нового Света

в эпоху его открытия. Испытанные им революции.

Остров Атлантида.

 Новое полушарие, открытие которого было вызвано Колумбом, хотя он и не совершил его сам по себе, являлось по отношению к старому весьма новым Миром; более юным, недавно вышедшим из-под воды, производившим в трех царствах сущности или существа, на которых естество запечатлело все черты молодости. Общие и геологические формы здесь являли замечательное великолепие; но мало развитый жизненный принцип в них присутствовал еще в ослабленном состоянии. Здесь перед взором представали горные цепи более высокие, нежели в другом полушарии, реки более полноводные, а озера более многочисленные и широкие; и все же растительному царству здесь не доставало силы и крепости. Здесь не встречался ни один из видов животных, сравнимых с видами животных Старого Света. Даже относимые к разряду львов, тигров, или скорее пум и ягуаров животные не обладали здесь ни отвагой их африканских собратьев, ни их ненасытностью. Сам климат ничем не походил на климат другого полушария. Он был, соответственно, более влажный и холодный. Растения гибкие и млечные, ядовитые рептилии, невыносимые насекомые распространялись здесь одни в изобилии и с удивительной быстротой.

 Мало плодородная почва, казалось бы пораженная прирожденной немощью, имела в своем составе небольшое количество живых организмов. В эпоху, когда Европейцы впервые ступили в этот огромный край, здесь обнаружилось всего две полностью сформировавшиеся нации - Мексиканская и Перуанская. Весь остальной континент населялся маленькими независимыми племенами, часто удаленными на огромное расстояние друг от друга, лишенными законов, искусства и промыслов, и что особенно примечательно, не знавшими помощи домашних животных. Только вступившие на путь цивилизации две вышеупомянутые нации сделали по нему первые шаги. У них едва вырисовывались очертания Социального состояния. Они являлись народами-детьми, что, предоставленные самим себе и покровительствуемые Провидением, которое начинали признавать, подчинялись Судьбе менее строго. Так, они бы развивались постепенно и достигли бысостояния, способного, вероятно, удивить нас своим величием, если бы весьма рано не подверглись пагубному движению европейской Воли и не были бы уничтожены в своем расцвете, за весьма длительное время до того, как смогли бы принести свои плоды.

 Но может ли быть объяснено это ужасное движение? Несомненно. До сих пор я не останавливался ни перед чем, и движение то может только других увести от выдвинутых мной принципов. Я уже довольно сказал о том, что добрая или злая Человеческая воля неоспорима, и Провидение не может остановить ее действия, само не нарушив свои же собственные законы. Но Судьба, влекущая с собой непреодолимую необходимость, по своей сущности сопротивляется этому действию и с ним борется. Независимо от того, кому бы ни досталась победа, ее результат всегда благоприятен цели, поставленной Провидением, ибо дело тут не только в потерянном времени и изменении форм. Впрочем, отметьте следующее: берет ли верх Судьба или Воля, ни одна из этих сил не может торжествовать, моментально не породив свою противоположность. Иными словами, победа Воли несет в себе зародыш предначертанного события, которое разовьется, или же победа Судьбы вызывает волевую причину, которая возымеет свое последствие.

 Итак, сильно зажатая Судьбой Воля в Европе, вырвавшись, проложила дорогу в Америку; этого не могло совершиться без посредников из волевых людей, внутри которых шло брожение более или менее бурных страстей. Если бы эти люди оказались просвещенными и трезвыми, то легко бы почувствовали, что их слава, как и их интерес, не подвергая судьбу силе оружия, заключались в бережном обращении с кроткими и застенчивыми народами; они бы увидели, что смогли бы подчинить народы, не уничтожая их, и завоевать Америку, ее не опустошая; но, к несчастью, они поступили совсем по-другому. Испанцы, перекинувшие сообщенное им движение из одного земного полушария в другое, оказались людьми невежественными, алчными и свирепыми, долгое время унижавшимися от уз, будто бы навязанной им ловкой политики, мстя за которую они яростно набросились на народ, пребывавший в детском состоянии и неспособный им сопротивляться. Они уподобились волкам, измученным длительным голодом, обрушившихся на слабых ягнят, чтобы их пожрать. Они поступили с народом, как поступает простой разбойник, когда, встретив в глубине леса странника, он убивает его, дабы овладеть его кошельком. Даже когда Судьба странника ему не препятствует, по меньшей мере, сотворить противоречащее собственным законам чудо, Провидение никак не может помешать этому добровольному преступлению, но оно его отмщает, увязывая наказание с преступлением, как следствие со своей причиной. Также и Испанцы, уничтожая Американцев, совершили национальное преступление, за которое несет ответственность вся испанская нация и которое она обязана искупить. Вспомним здесь о том, что я говорил в начале этой книги на тему солидарной ответственности народов. Эта солидарная ответственность распространяется на все поколения, объединяя как детей, так и отцов, потому что в данных случаях отцы не отличаются от детей.

 Но, возможно, внимательный и глубоко исследующий читатель меня остановит на этом месте, чтобы сказать мне следующее: и в самом деле полагая, что национальное преступление могло быть наказуемо, как индивидуальное преступление, мы не увидим какое удовлетворение, какое благо эта кара доставила былибо уничтоженному свирепыми завоевателями народу, либо убитому бандитом страннику. На это я ему отвечу, что весьма бы поостерегся брать в руки перо, чтобы писать на столь трудные темы, если бы смог вообразить, как человек терял все, теряя жизнь, и как мог быть уничтоженным целый народ. Я и не думаю вовсе об этом. Я думаю, что индивидуальное или национальное существование подвержено смерти и распаду, но никак не уничтожению. Как я уже о том сейчас говорил, достаточно только прошествия времени и изменения форм. То, что лишь прервано, должно возобновиться. Я прошу читателя вспомнить в своем уме уже сделанное мной сравнение (70). Я вижу прорастающий желудь, и если ничто не остановит его судьбу, то от него произойдет дуб. Моя воля сопротивляется этому последствию; я давлю желудь, прервав тем самым появление из него дуба. Сокрушил, уничтожил ли я принцип, действовавший в желуде? Абсурдно об этом думать. Новая судьба начинается для него. Он распадается и преобразуется в элементы, проникающие в корни дерева, поднимается с растительным соком, стремясь воспроизвести подобный первому, но более крепкий желудь. Что я сотворил своим разрушительным действием? Ничего особенного по отношению к желудю, но, быть может, многое по отношению к себе, особенно если я вложил в свое действие злобу, зависть, нетерпеливость или любое другое скверное чувство, ибо пока я думал воздействовать на желудь, на себя самого я уже воздействовал. Этому хорошо понятное сравнение можетразрешить ряд затруднений.

 Но вернемся к Американцам. Когда они встретились с Испанцами, то находились еще в детстве Социального состояния; никакое из их качеств не было полностью развито; они являлись слабыми как в физическом, так и моральном плане. Они явно принадлежали к Расе, отличающейся от белой и от черной Рас(71). Это была Красная раса, но никак не в чистом виде. Американцы были результатом первого смешения, произошедшего в очень отдаленную эпоху, когда Белой расы еще не существовало, и второго, намного менее древнего смешения, когда Белая раса уже долгое время существовала. У этих туземных народов не осталось и следа об их происхождении; только смутное предание, сохранившееся в их среде, говорило об их далеких предках, как о самых просвещенных в этом полушарии. Мексиканцы рассказывали, что их первые законодатели пришли из страны, расположенной на северо-восток от их империи. Кто желает обратить на это своевнимание, то обнаружит в данных двух преданиях две главные, уже упомянутые мной эпохи: первая восходит к гибели Атлантиды, память о которой запечатлелась у всех наций; вторая связана только с эмиграцией Гиперборейской расы, осуществлявшейся с Исландии в Гренландию (Groёnland) и с Гренландии на полуостров Лабрадор, вплоть до Мексики, минуя страны, называющиеся сегодня Канадой и Луизианой. Эта вторая эпоха отделена от первой несколькими тысячелетиями.

Наиболее подлинный рассказ, коим мы обладаем о гибели Атлантиды, нам сохранен Платоном, присвоившим его в своем диалоге Тимей египетскому жрецу, рассуждавшему в Саисе с Солоном. Этот жрец возводит катастрофу, о которой ведет речь, к более чем девяти тысячам лет, что дает для нас древность приблизительно одиннадцати тысяч четырехсот лет.

Согласно этому жрецу, остров Атлантида был больше, нежели Африка и Азия, взятые вместе; он располагался в Атлантическом море напротив Геркулесовых Столбов. Он имел знаменитых своим могуществом царей, правивших не только этой великолепной страной со всеми прилегающими островами, но и большой частью Африки, вплоть до Египта, а также всей Западной Европой до Тиррении (Tyrrhenie). Они искали покорить остаток нашего полушария, как вдруг случилось ужасное землятрясение, сопровождаемое страшным потопом; народы с той и другой стороны были поглощены в безднах, и в течение одного дня исчезла Атлантида.

 В описании, даваемом Саисским жрецом, трудно не узнать этого острова в Колумбическом полушарии (hemisphere Colombique), большего по величине, чем Африка и Азия, расположенного, как он заявляет, в точности напротив Геркулесовых Столбов посреди моря, называемого еще от его знаменитого имениАтлантическим морем: весьма правдоподобно, что новый континент, сегодня называемый Америкой не что иное, как этот остров, о котором древность нам поведала столько чудес; только он не занимал того же самого положения, какое занимает в наши дни; он простирался намного более к южному полюсу (pole austral), которого придерживался, и в меньшей степени к северному полюсу (pole boreale). Здесь господствовала Австралийская (austreenne; аустрейская) раса, подобно тому, как Гиперборейская раса господствует сегодня над нашим полушарием. Эта Раса была красной; она цивилизовала Черную расу и, как о том рассказывал египетский жрец, основала многочисленные колонии в Европе и Азии, пространства которых ей принадлежали почти целиком. В эту эпоху, то есть почти двенадцать тысяч лет тому назад, земной шар не был в том же самом положении, как мы его наблюдаем; северный полюс, вместо того, чтобы быть поднятым приблизительно на двадцать три градуса, пребывал, наоборот, пониженным в той же самой пропорции, предоставляя господство южному полюсу; так, что масса морей, тяготеющая сегодня к этому полюсу, тяготела над противоположным полюсом, покрывая, главным образом, северную часть Колумбического полушария, быть может, вплоть до пятидесятого градуса. В равной степени можно предположить, что на нашем полушарии моря распространялись до шестидесятого градуса, покрывая всю северную часть древнего континента, начиная от Норвегии и заканчивая Камчаткой.

 Страшная катастрофа имела место в момент наибольшего расцвета Атлантической империи, когда эта Империя завершала завоевание Мира. Глубина времен могла от нас скрыть причины бедствия, но она не помешала, чтобы молва о нем дошла и до нас. Пожалуй, совсем не существует наций, которые бы не сохранили в скорбных церемониях печальное воспоминание о гибели Атлантиды; рассказ об этом обнаруживается во всех священных книгах, и даже следы катастрофы, отраженные на поверхности земли и ее недрах, повсеместно утверждают о чудовищном разрушении, вполне доказывающем наблюдательным людям очевидность этих преданий.

 Философы и естествоиспытатели, пытаясь отыскать физические причины, которые могли бы вызвать в природе стихийные бедствия, называемые потопами или катаклизмами, сочли их или недостаточными, или явно ошибочными. Теософы сошлись на метафизической причине: они говорили, что к этому привело абсолютная развращенность народов и полное оставление их Провидением. Моисей, говорящий об этом, как о пагубной возможности, выражается определенно на сей счет. Пифагор и Платон не отличаются ни от Конг-тзе, ни от Менг-тзе, а Кришна соглашается с Одином. И все же допуская первоначальную метафизическую причину, по-прежнему остаются большие трудности, касающиеся вторичных и физических причин.

Впрочем, я обязан сказать здесь одну важную вещь, о коей стану говорить более подробно в другом месте. Она заключается в том, что существуют два вида потопов, которые нельзя смешивать друг с другом, а именно - Всемирный потоп; егоМоисей называет именем Мабуля (de Maboul), а Брахманам он известен под названием Динапралайям (Dinapralayam). При нем природный кризис кладет конец своему действию; это - повторение абсолютного распада тварных существ. Описание данного потопа, знание его причин и следствий относятся к космогонии (72); тут никак не место о нем говорить, поскольку он влияет не только на Социальное состояние человека, его прерывая, но и уничтожает данное состояние совсем. Потопы второй категории влекут за собой лишь приостановку во всеобщем ходе вещей при помощи более или менее значительных частичных наводнений. К подобным, пусть и наиболее ужасным катаклизмам можно отнести и катаклизм, поразивший Атлантиду, полностью затопивший одно полушарие и пронесшийся по другому полушарию сокрушительным и опустошающим потоком. Принявшиеся исследовать его причину ученые, как я уже говорил, не смогли ее найти, ибо не имели необходимых данных для того, и по большей части они, переполненные предрассудками, останавливали свой взор либо слишком близко, либо слишком далеко от себя; когда бы они удовлетворились извержением вулкана, землетрясением, разливом озера или подземного моря, то все равно в этой катастрофе стали бы винить хвост кометы. Я полностью увлекся в разоблачение этой естественной причины, которую только что предположил, говоря о предшествовавшем положении земного шара. Ей я не дам никаких геологических доказательств, потому что они меня втянут в весьма чуждые подробности для моего произведения, но если геологи сочли бы желательным внимательно исследовать очертания берегов в двух полушариях, и движение, сохраняемое еще морскими течениями, то они бы почувствовали, что я излагаю истину.

Страшный катаклизм, затопивший Атлантиду, был вызван внезапным движением земного шара, поднявшим вдруг северный полюс, который понижался, и сообщившим ему положение, противоположное тому, какое он занимал прежде. В этом движении, произошедшем, вероятно, в несколько колебаний, громада вод, находившаяся на северном полюсе, с неистовой силой обрушилась на южный полюс, вернулась к северному полюсу и вновь повторно несколько раз прокатилась к противоположному полюсу, где, наконец, остановилась, отяготив его своим бременем. Земная кора просела во многих местах, особенно там, где имела пещеры и углубления, и, обрушившись, раскрыла огромные бездны, где поглотились страшные волны с остатками того, что они увлекли и множеством жертв, которых лишили жизни. Обитаемое нами полушарие дольше сопротивлялось и было, так сказать, только смыто пробежавшими по нему, но незадерживавшимися здесь волнами; другое полушарие оказалось всюду погруженным, обескровленным и покрытым непроточными водами, остававшимися тут долгое время. Все южные земли, где и находилась, собственно говоря, Атлантида, исчезли. На противоположном полюсе северные земли вышли из воды, послужив колыбелью Белой или Гиперборейской расе, от которой мы берем начало. Итак, своим существованием мы обязаны в определенной степени гибели Атлантиды. Происходившая из Африки Черная раса, названная мной Судэйской, и появившаяся, как я говорил, вблизи экваториальной линии, сильно пострадала от этой катастрофы, хотя и намного меньше, чем Красная или Аустрейская раса, погибшая почти полностью. Только несколько человек, которых счастливая судьба застала на горах Апалачах, Кордильерах или Тапайя (les Tapayas), смогли избежать уничтожения. Мексиканцы, Перуанцы и Бразилианцы питали к этим горам особое почтение. Они сохранили смутное воспоминание о том, что горы послужили убежищем для их предков. Говорят, что еще и в наши дни дикари Флориды четырежды в год отправляются в паломничество на гору Олаями (Olayami), одну из самых высоких в Апалачах, чтобы в память об этом событии совершить там жертвоприношение Солнцу.