ГЛАВА II.

Учреждение Иезуитов: с какой целью. Кем был Игнатий Лойола.

Новые размышления о правлениях Карла VII, Франциска I,

Филиппа II, короля Испании, и Генриха IV, короля Франции.

Убийство этого монарха.

На протяжении этих столетий религия испытывала превратности. Поначалу она разделилась, как я о том говорил, благодаря Лютерову расколу; и этот раскол, который ничто не могло укрепить, стал дробиться почти с момента своего зарождения. Произведшая его на свет Человеческа воля не могла воспрепятствовать его разделению, потому что само разделение относилось к ее принципу, являющемуся свободой. Но Судьба, ужаснувшись от опасности, которую мог повлечь за собой раскол, воодушевила для ортодоксии человека необыкновенной силы, несгибаемого характера и способного на безграничное самопожертвование. Этого человека звали Игнатием Лойолой. Христианский культ не порождал более преданного его интересам. Поскольку он должен был противостоять Лютеру, постольку он являлся его полной противоположностью. Лютер был нарушившим обеты немецким монахом, покинувшем одиночество затвора, чтобы вступить на путь распрей и вооруженной борьбы. Игнатий был испанским воином, отбросившим меч, чтобы облачиться во власяницу, и ушедшим из гвардии, чтобы вступить в святилище. Первый, с юности постигавший науки, был красноречивым и эрудированным. Второй, едва умевший читать, пошел в училище в возрасте тридцати трех лет, покорившись всем обязанностям детства из-за желания его поправить; и, торжествуя над неблагодарным естеством, одолел все классы, прошел все ступени, став, в конце концов, магистром искусств Парижского университета, приблизительно десять или двенадцать лет после своего поступления (87). Прийдя к этому, он осуществил свой замысел основать общество ученых людей, преданных наставлениям юности, неустанно занимающихся просвещением неверных и борющихся с еретиками. Игнатий добавил к уже имевшимся четвертый обет послушания Папе. По установленному им уставу, он отказался от всех церковных достоинств. Папа Павел III, которому он подчинил свой замысел, был им живо поражен (88); он его провозгласил своей учредительной буллой с тем выразительным условием, что число членов этого братства, названного Обществом Иисуса, никогда не будет превышать шестидесяти. Но вскоре оказалось, что напрасно Папа хотел ограничить усердие, собравшее вокруг Игнатия многих сторонников и превещающее, какое значение в будущем мог обрести новый монашеский орден. Перед своей кончиной основатель ордена имел в своем подчинении уже более тысячи Иезуитов. Лойола, не имея никакой политической идеи, никакого личного честолюбия, породил наиболее политизированный и честолюбивый орден, который когда либо существовал в христианском мире. Это означало следующее: испанский солдат являлся лишь орудием Судьбы, подобно тому, как немецкий монах был орудием Воли. Один черпал свою силу из необходимости, другой - из свободы. Они должны быи состязаться и бороться друг с другом повсюду, что и совершалось с переменным успехом.

 Лютерова реформа, неустраненная из-за ошибки Карла Пятого, и орден Иезуитов, имевший время, чтобы собраться с силами, ввергли Европу в бесконечные распри, ибо обе стороны с того времени получили неспособных мириться друг с другом вождей. В пучине кровавых споров, порожденных этими нестроениями, споров, ареной которых являлась, главным образом, Франция, поскольку здесь присутствовали обе стороны, можно было увидеть, как католицизм взял верх над реформой. Случилось это, благодаря сплоченной силе, противопоставленной Иезуитами,одному воодушевлению некоторых сектантов, лишенных духовного главы и постоянно стремившихся к раздроблению. В своих истоках схизматическое правление Франциска I казалось смешным и противоречивым; оно и не могло быть другим из-за занятого им ложного положения. Зло зашло слишком далеко, взяв свое начало в безумном ослеплении и неблагодарности Карла VII. Если бы этот монарх пожелал бы признать в личности Жанны д'Арк открывшееся для спасения Франции Провидение, ход вещей был бы иным, а король целиком бы изгнал Англичан с континента. Возвысившись над страхом, который ему внушал бесчеловечный сын, он не умер бы от голода и страха быть отравленным в возрасте пятидесяти восьми лет, и, продлив бы свой жизненный путь на пятнадцать или двадцать лет, он избавил бы Францию от гибельного правления Людовика XI. Фламандцы, раздраженные тиранией Людовика, не были бы терзаемы своей юной принцессой Марией Бургундской и не выдали бы ее замуж против всякого смысла и расчета за Максимилиана Австрийского (89). Раздоры между Францией и Австрией, ставшие следствием этого союза, не имели бы места. Карл VIII, усилившись от своего брака с Марией, смог бы легко сохранить свои завоевания в Италии. Менее ущемленный обстоятельствами Людовик XII не был бы вынужден испытывать ужасное коварство Цезаря Борджиа, сгибаться перед имперским гением Юлия II; он мог бы со всей свободой использовать во благо Франции присущий ему добродетельный характер. В счастливый час взошедший на трон Франциск I вовсе не стал бы бороться за императорскую корону с Карлом Австрийским; он ею смог бы овладеть сразу, и Франции были бы возвращены все права Карла Великого. Став обладательницей Нидерландов и всей Италии, ничто не сопротивлялось бы уже ее действиям. Франциск I мог бы запросто развить доставшийся ему благородный и блестящий гений. Он бы увидел, что нужно было делать с появлением Лютера, и он бы это сделал. Христианский культ смог бы быть реформированным без потрясений, и Провидение, воссев на престол Святого Петра, смогло бы привести Францию ко Вселенской Империи (90).

 Но ничего этого не произошло, и время, которое могло породить чудеса, не было только потеряно, но произвело тысячу бедствий. В сложившемся положении вещей Франциск I не мог в своем королевстве, не потеряв его, принять Лютеровой реформы. Он не мог распоряжаться ни папством, как мог это делать по смерти папы Льва X Карл Пятый, ни упорядочить движение, которое в его руках будет оставаться таким, каким и являлось, то есть схизматическим. Вынужденный упорствовать в католическом причастии он был обязан преследовать протестантов у себя, чтобы помешать им подчиниться влиянию Англии, и в то же время покровительствовал им вне страны, противоставляя их честолюбию своего соперника. Когда сделалось очевидным, что император не примет реформу, Франциск стал ей покровительствовать еще больше, что обеспечило Женеве необходимые благоприятные условия, чтобы сделаться свободной. Король оставил в покое этот соседствующий с его государством город, ставший столицей секты, в которой он нуждался. Без этого политического шага Франциск бы погиб. Уже объединились, несмотря на различие воззрений, Карл Пятый и английский король Генрих VIII, вступив оба во Францию. Уже Карл был в Суассоне, а Генрих взял Булонь. Угроза нависла над Парижем. Спасло Франциска его же положение. Протестантские князья, которым он покровительствовал, объединились против императора, вынудив его оставить свои завоевания; всемогущественная во Франции католическая партия снабдила Короля необходимыми средствами, чтобы выпроводить Англичан, предоставив ему для этого денег.

 По смерти Франциска I Карл Пятый еще продолжал борьбу, в которую был втянут на протяжении десяти лет, но, наконец, ослабев от стольких потрясений, обманутый во всех своих надеждах, он выронил из своих рук бразды правления, которые не мог больше держать, и отрекся от власти (91). Императором стал его брат Фердинанд I, а его сын Филипп II, королем Испании.

 После смерти Карла Пятого не имелось никого, кто бы мог приблизиться к его величию, кроме Генриха IV, Людовика XIV, Карла XII и Петра Великого. Казалось бы Испания, благодаря обширности своих стран, благодаря богатствам Нового Света, должна господствовать в Европе. Но она не владела даже Голландией, ушедшей от нее и лишившей Испанию почти всего, чем она обладала в Индии. Женившийся на королеве Англии Филипп II, хотел после смерти этой принцессы завладеть английской короной, приготовив против этой державы флот, названный Непобедимой (Армадой). Он желал, чтобы его дочь Евгению признали за французскую королеву, а ему предоставили звание протектора; он держал в своих руках Италию; он льстил себя надеждой завоевать Германию. Из глубины своего кабинета он заставлял трепетать всех самодержцев Мира. Его флот, соединившийся с папским и венецианским флотами, под командованием дона Хуана Австрийского, родного сына Карла Пятого, одержал победу над Оттоманской империей в знаменитом сражении при Лепанто (de Lepanthe). Казалось бы Филипп на вершине своего могущества, но это было не так.Его направленный против Англии непобедимый флотодолели бури и он разбился о подводные скалы. Англичане захватили владения Филиппа в Америке и после того, как сожгли испанские галионы, повергли в ужас его город Кадикс. Волновавшаяся из-за Филиппа в течение полувека Франция во времена слабых и гибельных правлений наследников Франциска I, вышла победительницей из всех испытаний, куда ее подвиг испанский монарх. Воодушевляемые имво Франции мятежные сообщества разрывали страну на части из зависти; Филипп совершил в Мадриде благодарственный молебен за омерзительную резню, устроенную в день Святого Варфоломея; он вооружил руки Короля против своего народа, обратив оружие народа против своего Короля; он скрытно поддерживал честолюбие Гизов, подстрекал Лигу и долгое время преследовал короля Наварры, законного наследника французской короны. И тем не менее, чего он добился в результате стольких усилий? Ничего. Власть Филиппа затмилась перед гением Генриха IV, который, пойдя к обедне, за каких-то полчаса уничтожил дело почти сорока лет его жизни.

 Часто спрашивали, почему Генрих IV счел необходимым отказаться от реформы, хотя он ее до тех пор поддерживал? Но поступить иначе он не мог. А если бы и мог, то с еще большим основанием это мог бы сделать, приняв реформу, Франциск I. Но дабы совершить подобное действие во Франции, нужно было владеть Италией, имея силу поставить в ней Папу. Такой позицией Генрих IV не обладал. Этот бедный и безоружный принц был изгнан высшим судом Франции, проклят в объединившейся с Духовенством Сорбонне и отвергнут большинством нации. Против него использовалось политическое оружие вместе с силами суеверия. Впрочем, реформаты его поддерживали неважно, да и их усердие стало уменьшаться. Он обязан был оставить слабую и шаткую волю, чтобы вступить на открывающийся перед ним предначертанный путь (92). Если сравнивать этого монарха со всеми властителями его времени, то станет ясно, что он являлся самым великим из них. Однако, обстоятельства оказались выше его. Более пятидесяти раз покушались на его жизнь. Дошедший до завершения своей жестокой затеи Равайяк (Ravaillac), будучи учителем изуверской школы, не имел прямых сообщников, но вдохновленный завистливыми заговорщиками, опасавшимися гения Генриха IV, он приговорил монарха к смерти.

 Мог ли избежать этой участи Генрих IV? Да, мог бы. Его гений предупреждал его об опасности, но занесенный над ним удар не стал бы от этого менее угрожающим. Лишь победив Италию, он смогбы заручиться своей безопасностью, если бы только он смог ее победить. Он имел в Сюлли (Sully) прекрасного управленца, но сумел ли он руководить войсками под его командованием? Католики противились замыслам Генриха IV, а реформатам не только не доставало силы, но они, в целом, были не в состоянии ему служить. С его смертью, случившейся в 1610 году, Европейская воля потеряла все то, на что еще сохраняла надежду. Этот принц являлся ее последней возможностью для вступления Франции на путь вызванного в Европе религиозного движения. Весьма расколовшаяся Германия, как, впрочем, существовавшая для ее острастки Австрия, опиравшаяся на Италию и Испанию, и Англия, довольно изолированная от континента, не давали никаких достаточных гарантий Воле. Ее взгляды обратились к Америке, открытие которой она намеренно подготовила, - она решила туда идти вместе с Англией и, сосредоточившись там, иметь возможность из Америки воздействовать на Европу, когда наступят для этого сроки.