ГЛАВА IV.

Установление Иезуитов в Парагвае. Взгляд на Азию.

Революция в Китае и в Японии. Древняя история Японии.

Миссия Син-му; его учение и форма его правления.

Миссия Соктотаиса, приверженца Фоэ. Доктрина

учеников Конг-тзе. Ошибки, совершенные христианскими миссионерами.

Тем не менее, дух свободы не может никак действовать без того, чтобы ему всегда одинаково противодействовал дух необходимости. Движение, которое ученики Лютера совершили в Америку, было мгновенно скопировано последователями Лойолы. Пока Фокс и Пенн обретали в Северной Америке прибежище для Воли, испанские Иезуиты дали пристанищеСудьбе в Южной Америке, основав там среди парагвайских дикарей то, что они назвали Страной Миссий; удивительное образование, его законы в корне противоположные законам Пенсильвании, должны были уравновесить на континенте крайности. Было понятно, что государства Севера и Юга Колумбического полушария не столкнуться между собой сей же день. В ту пору Лютер и Лойола будут взвешивать свои силы, взаимно преодолевая друг друга или смешиваясь друг с другом, и они бы смешались окончательно, если бы Европа воспользовалась помощью Провидения, которую оно не прекращает предлагать нашему континенту. Тогда бы господство над Вселенной, которым Европа обязана Провидению, она бы не потеряла, а если бы и потеряла, то лишь по ошибке.

Азия никогда бы не была в состоянии оспаривать у Европы это преимущество, если бы Европа, единождыоказавшись на своем пути, согласилась подчинить свою Волю Провидению, а именно этого она и не хотела полностью сделать от начала господствующей на ней Гиперборейской расы. У Африки не имеется на Европу никакого права, и Америка будет пользоваться нами настолько, насколько наш континент окажется недостойным.

 После завоеваний Ченгис-хана и его детей Октая (Octai) и Кублы-хана (Coblai-khan), Азия представляла из себя образ растревоженного моря, в котором дующие со всех сторон ветры поднимали и постепенно успокаивали волны; ничего не было устойчивого; всякая форма мгновенно здесь изменялась, в соответствии с тем, что ей было велено Судьбой: эти не обладающие собственной волей и стареющие народы подчинялись непостоянным законам, видоизменяя их, тем не менее, благодаря остатку провиденциального влияния, которым они некогда владели. Среди наследников Ченгиса Бату-хан (Batou-khan), кому покорились Туркестан, Бактриана, Астраханское царство (le royaume d'Astracan) и страна Узбеков, перенес войну в Европу, опустошив в течение тринадцатого столетия всю восточную часть континента, вплоть до Венгрии. С другой стороны, сын Тули (Tuli) Хула-Ку (Houla-Kou; Хубилай? - прим. пер.), унаследовавший Персию, перешел Евфрат и в ту же самую эпоху положил конец Багдадскому халифату; тогда же другой сын Ченгиса, звавшийся Чагатаем (Zagatai), овладел Трансоксаной (Transoxane), Кандагаром, северной Индией и Тибетом. Но все эти завоевания длились недолго, ибо в сути вещей, подчиненных одной Судьбе или Воле видоизменять формы, зачастую смещая и господина, но содержание остается одним и тем же из-за имеющегося в них провиденциального Принципа. Главное заблуждение Воли состоит в том, что она думает, будто может заменить этот принцип, властвуя над Судьбой.

 Китай, перейдя под власть детей Ченгиса, только сменил одну династию на другую. Такова уж сила установлений этой древней Империи, что никакая революция в ней не могла достичь своей цели. Это зависит, главным образом, от того, что эти установления, покоясь на народной массе, остаются несокрушимыми в пучине бурь, которые затрагивают лишь их верхушки. Армия является здесь оболочкой трона, но не единственной его опорой, а посему ее уничтожение не влечет за собой, как в чисто военных правлениях, падение государственного здания, а только его захват: монарх помещается во главу государства, армия реформируется вокруг него, и нация, которая зачастую не испытывала ни малейшего потрясения, даже не замечала, что имела другого повелителя, который, каким бы он ни был, мог продержаться ровно столько, сколько имел таланта внушить уважение своим соперникам. Народ, инстинктивно ощущавший, что он находится в убежище от всякой опасности с большим трудом реагировал на молву об этой опасности, которая не могла его настигнуть. Наследники Ченгиса весьма пренебрегали своей армией, а потому хватило отважного авантюриста, чтобы свергнуть их с трона. Таким авантюристом, говорят, был слуга из монастыря бонз (un couvent des bonzes); он и стал императором к середине четырнадцатого столетия. Китай традиционно хранил свои законы, свой культ и свои нравы. Вот отчего на заре семнадцатого века, когда манчжурские Татары (les Tatars Mantchoux) сделались хозяевами Китая, здесь была основана одна из самых благородных, когда либо владевших Китаем династий. Из этой династии вышел Канг-хи (Kang-hi). В его славное и более чем шестидесятилетнее царствование в Китае произошел расцвет наук и искусств (95).

Этот властелин покровительствовал установлению в своем обширном государстве христианской миссии, которая обучала здесь физическим и математическим наукам, и позволил проповедь христианского культа. Христианство за малое время достигло в Китае весомых успехов и, несомненно, могло бы занять в Китае очень видное место среди различных практикуемых здесь культов, если бы монахи, которых сюда направили, пожелали бы отказаться от своей нетерпимости, больше покорившись миролюбивому духу правительства; но распри, порождаемые их спорами, их высокомерие и их безумные притязания, заставили преемника Канг-хи Йон-чина (Yon-tchin) их удалить; и Киен-лонг (Kien-long) их изгнал совсем, запретив им навсегда появляться в его империи.

Эти миссионеры, выпровоженные из Китаяв учтивых формах и с церемониями, на которые способны только Китайцы, не ощутили подобной ласки в Японии. По правде сказать, они вели себя в этой стране еще менее терпимо. Едва достигнув здесь определенного доверия, они заставили своих неофитов бросить в огонь статуи Предков Нации, разрушив их храмы. Эти столь же неуместные, сколь и недальновидные деяния настроили против них одну часть народа. До прибытия Христиан в Японию здесь существовали, как сестры, двенадцать разных сект, которые ревновали друг друга и взаимно следили друг за другом без исключения; они искали, не изгоняя друг друга, властвовать в отчем доме без помышления уничтожить один другого. Но таков уж характер христианского духовенства, что оно не умеет жить в мире с любым другим духовенством. Водворившись на определенной части, оно здесь господствует, сокрушает или, в свою очередь, преследует все ему противостоящее, похоронив под развалинами алтарей то, что оно желало бы истребить.

Когда в середине шестнадцатого века Португальцы открыли Японию, в этой стране царило совершенное спокойствие. Она сохраняла в своем правлении все древние, теократические и царские формы. Занимавший понтификальный трон Даири(Dairi) пребывал в священном городе Меако (Meaco), а обладавшийцарским скипетром Кубо-сама (Cubo-sama) сделал свою резиденцию в городе Жессо (de Jesso). Сквозь смутность японских анналов было видно, что данная форма правления восходила к весьма отдаленным временам, относясь не только к Вселенской империи Рама, но даже, вероятно, к империи Атлантов (96).

 Японцы называли себя автохтонами, считая своими первыми законадателями и самодержцами семь Богов, которые в течение многих столетий ими правили. Они говорили, что последний из этих Богов имел сына полу-Бога, звавшегося Тенсио-Даи-Дсина (Tensio-Dai-Dsin) и являвшегося человеческим отцом, что означает его имя по-японски. После большого числа прошедших в мире и процветании столетий, на земле внеапно наступили раздоры и длительные войны, принесшие ей большие изменения. Япония, как и весь остальной Мир, стала жертвой тысячи катастроф. Наконец, небесный гнев стих, и тогда приблизительно в 660 году до нашей эры родился небесный человек, которого японские анналы называют Син-му (Sin-mou). Чума, голод и война опустошили его родину. Эти ужасные бедствия, живо потрясшие воображение Японцев, должны были, в определенном смысле, подготовить пути к законодательству и реформе. Народ всегда наиболее послушен в ту пору, когда, избежав гибели, он вспоминает о пережитом зле, чувствуя нужду в смелом кормчем и покровительстве Божества.

 Син-му, отнеся сотрясшие мир распри к разделению двух властей, духовной и царской, составил смелый замысел объединить в одной руке скипетр и кадило, и этот план у него удался. Данное установление продержалось в Японии без малейшего искажения на протяжении восемнадцати столетий в роду этого великого человека. Сам пример, возможно, уникален, ибо, как я говорил, рассказывая о Магомете, весьма сложно найти в своем преемстве людей, способных удержать одновременно тиару и скипетр, чтобы осмелиться отяготить их подобной ношей. Японцамблагоприятствовало географическое положение, изолировавшее их посреди морей. Рожденные с живым воображением, справедливым сердцем, большой и могучей душой, исполненные особого чувства собственного достоинства и своего высокого предназначения, только одни Японцы смогли воспринять и сохранить так долго эту форму правления.

 До Син-му в Японии существовал лишь культ Предков, переживший гибель всех других. Этот Теократ добавилнад небесной областью, где размещались предки, как продолжение первой, подобные же области, населенные высшими духами, сущность которых, постоянно очищаясь, дойдет до грани слияния с универсальным Принципом, чья бесконечная возвышенность не позволяла знать ни его имени, ни его свойств. Эти высшие духи были названы Камисами (Camis). Во множестве распространившись во всех частях Вселенной, они обитали, согласно со своим совершенством, в эфирном небе, на солнце, луне, светящихся звездах, земле и в других элементах. Всякий волен посылать свои мольбы одной из этих духовных иерархий, стараясь подражать ее добродетелям, выбрав из них ту, которая казалась ему наиболее подходящей его вкусам, его характеру; он мог заранее приготовить для себя Элизиум, который ему больше нравился.

В качестве фундаментального догмата японский Теократ установил бессмертие души и ее будущее состояние блаженства или наказания, в зависимости от ее добродетелей или пороков, но в связи с тем, что учение сливается с его культом, он оставил каждому возможность создавать себе по образу своих добродетелей наилучший для себя вид счастья. Син-му знал дух, присущий своему народу, согласовав с этим духом свое учение, по которому злые люди должны бродить по воздушному течению, изгоняемые небесными духами всех областей, дабы до искупления своих преступлений испытать тысячу мук. Не говоря положительноо том, что эти порочные души под конец своих страданий будут вновь призваны начать другую жизнь, одушевив земные тела, он им внушал ужас от зловредных животных, запретив им убивать и потреблять в пищу домашних животных, а также тех, которые повседневно служат человеку.

К этим простым и ясным догмам Син-му прибавил несколько законных церемоний для поддержания чистоты и здоровья тела, несколько торжественных праздников, которые, объединяя граждан, стирают сословное неравенство и укрепляют социальные связи, а также паломничество к хижине Исье (d'Isje), почитаемому и священному памятнику, где старый Тенсио-Даи-Дсин давал законы первым обитателям Японии.

Храмы, посвященные бесмертным духам Камисам,

отличались большой простотой: они представляли собой святилища, лишенные украшений, а зачастую даже не имеющие симулякров. Подвешенные к своду гирлянды и белые ленточки отражали чистоту места, а большое зеркало, помещенное на некоем подобии алтаря,имелось, дабы указывать почитателям бессмертных Духов следующее: поскольку почитатели видели на этом стекле рисунок телесных красот и недостатков, то и Божество могло видеть в их душе запечатленный образ их добродетелей или пороков (97). Эти храмы назывались Миа (Mia). С введением на своем острове культа Фоэ, Японцы стали иметь намного более великолепные храмы, названные Тира (Tira), в которых они усвоили божества чуждых наций, главным образом, Китайцев и Индусов. Интерьер этих новых храмов содержал в себе зачастую более тысячи статуй, расположенных вокруг главного возвышавшегося на прекрасном троне изваяния. Мрамор и золото здесь состязались друг с другом в великолепии. Могучий Теософ, построивший первые Тира, звался Соктотаисом (Soctotais). Он появился к концу шестого века нашей эры с совершенным сознанием того, что после революций, произошедших в Индии и Китае, простота культа Син-му не подходила больше Японцам, ибо предлагала живости их воображения лишь изношенную узду, которую необходимо было укрепить. Большое число учеников Соктотаиса не преминуло затем окружить колыбель своего учителя многими чудесами. По их рассказам, он явился своей матери перед рождением, объявив, что он будет святым (98). В возрасте четырех лет он обладал уже всем знанием Фоэ. Говорят, находясь на высокой горе, он получил божественное вдохновение, которое его во сне связало с древним индийским пророком, называемым Дармой (Darma). Из разговоров, которые он вел с Дармой относительно культа Фоэ, появились стихи, и среди их авторов встречались как приверженцы, так и лютые недруги Соктотаиса. Он преодолел все препятствия и был, наконец, признан Даири Жо-Мейем (le Dairi Jo-Mei), сын которого, имея лишь семь лет от роду, разъяснял в храмах новое учение. Этот культ оживил гений народа, склонного по своему естеству к добродетели и преданности. До тех пор платившая дань Китаю Япония прекратила зависеть от него; она обменяла свою ловкость на богатства соседних наций.

 Кроме древнего культа Син-му, называемого Синтос (Sintos), и культа Соктотаиса, именуемого Будсо (Budso), благодаря Будде, одному из прозвищ Фоэ (99), Японцы, некоторое время спустя, приняли третий культ от ученика Конг-тзе, назвав это учение Сиуто (Siuto) или Путь мудрых. Приверженцы данной доктрины, возвышаясь над всеми народными предрассудками, видят совершенство и высшее благо в спокойной и добродетельной жизни. Они не знают иных наград и иных наказаний, кроме необходимых следствий добродетели или порока, то есть удовлетворениезаключается в самом добром деянии, а злые поступки сопровождаются угрызениями совести. Они верят, что души изошли от вселенского Духа, души мира, высшего и бессмертного существа; они думают, что соединятся со своим принципом, когда не будут больше связаны телесными узами. Согласно им, не существует никакого существа, кроме Тиен (Tien) или неба. Персонифицируемая ими природа управляет миром, хотя его и не сотворила. Она сама была произведена двумя силами, - Ин (In) и Жо (Jo) (100); одной - активной, другой пассивной; одной - принципом порождения, другой - смерти. Все сущее в мире вытекает из них, и мир вечен. Только внешниерелигиозные действа, дозволявшиеся синтоистам и мало интересные образованным китайцам, сводились к нескольким церемониям поклонения предкам.

 Эти три главных секты еще разделились и увеличилисьдо двенадцати, когда христианские миссионеры, вступив на японскую землю, принесли сюда тринадцатую. Они могли бы занять свое место, не учинив никакой смуты и достигнув, возможно, неуловимо господства над всеми другими. Но, как раз, этого они и не сделали. Едва установившись, христианский епископ, не обращая внимания на Даири, которым признавались все остальные секты, провозгласил папский суверенитет, притязая зависеть только от одного Римского понтифика и желая обрести преимущество над царями. Эти необычные притязания возбудили негодование Японцев еще более гордых, нежели снисходительных, и епископ был изгнан; миссионеры стали строить козни и также были выдворены; их уже многочисленные прозелиты восстали, с ними боролись и их победили; они пытались организовать заговор, он был раскрыт, но повлек за собой страшную гражданскую войну, в результате которойв Японии истребили всех христиан. Наконец, в 1637 году вышел формальный эдикт, запрещающий под страхом смерти появляться в Японии любому христианину, независимо от нации, сословия и звания.

 Голландцы некоторое время пользовались выгодой от этой катастрофы, совершив публичное отречение от христианства, истоптав ногами символы своего культа; но их торжество оказалось преходящим, имея весьма неприятные последствия. Для Голландцев закрыли все порты, выслав их на опасный для здоровья остров, где они оставались узниками столько, сколько продолжалась их коммерция.

 Со смертью Даири Такацуры (du Dairi Takacura) в 1118 году нашей эры в Японии произошла революция, отделившая царскую власть от теократической. Эта заранее готовившаяся революция совершилась необычайно спокойно. Итак, Сёгун (Seogon), военачальник, облеченный с незапамятных времен всей компетенцией гражданской администрации, сделался независимым под именем Кубо-сама (Cubo-sama). Он захватил царский венец, разлучив его без усилия с тиарой, хотя и не стал меньше оказывать безграничного религиозного поклонения Даири. Сёгун хорошо ощущал, что мог быть всем, когда бы его признали верховным главой. Даири его признал таковым, чем санкционировал ставшую необходимой узурпацию. Так, в Японии возникло два монарха. Один - духовный, выполняющий обязанности верховного Понтифика; другой - светский, исполняющий гражданские судебные функции и являющийся главнокомандующим. Эти два монарха легко замкнулись в присущих им компетенциях, причиняя мало хлопот своими противоположными притязаниями, а если и причиняли, тобыстро их устраняли. Действительно, Кубо-сама обладает важной материальной властью; он внушает страх и послушание; но Даири пользуется почтением, таким глубоким поклонением, что сила Сёгуна оказывается ничтожной, когда он пытается повернуть ее против Даири. В Японии было больше возможности овладеть царской властью у Даири, нежели у Кубо-самы захватить религиозное господство, и это зависело от воззрения народа, и от того влияния, которое Религия, в целом, хотя и разделенная на много сект, не прекращала оказывать на Японцев. Так не получилось в других царствах, особенно в Сирии, где Турки безнаказанно сбросили Халифов Магомета. Однако, эти Халифы, исходя из выводов, которые можно легко сделать из всего сказанного мной, не верили сами в свою миссию и, следовательно, не имели никакой силы. Есть максима, и я ее не устану повторять: всякий сомневающийся в себе самом суверенный Понтифик не должен надеяться на то, что другие прибавят ему веры. В деле культа политика не значит ничего - истина одна есть основа истины.