ГЛАВА V.

Продолжение азиатского обозрения. Власть Оттоманской

империи. Ее состояние и ее закат. Беглый взгляд на

Персию и Индию.

 Со времени, когда Империя Рама потеряла свое Единство, разделения и дробления ее шли друг за другом с возрастающей скоростью; Азия превратилась в арену многих непрерывных революций, которые, переходя одни в другие оставляли только смутные сложно различимые следы, исчезавшие под следами нового переворота. Являвшиеся главными двигателями этих революций Татары сделались орудием Судьбы. Даже в самом имени, которое они носили, и культе, которому они следовали, можно было всегда увидеть, что они направляемы слепой необходимостью. Неслучайно предназначенное им учение Магомета сделало своим догматом неизбежность; в этом смысле Татары были полной противоположностью Готам, хотя, вероятно, и одинаковыми варварами. Готы восприняли от Одина свободное движение; оно должно либо беспрерывно сталкиваться с другим, либо быть атаковано последним до того мгновения, пока Провидение их не перемешает.

 Именно к середине четырнадцатого века пришло в упадок Кашмирское царство, тогда наиболее древнее во всейИндии и единственный остававшийся до тех пор нетронутый осколок Индийской империи. Оно просуществовало с 3100 года до Рождества Христоваи имело сто пятьдесят три царя. Главное его завоевание совершил мусульманский князь, звавшийся Шемс-хеддином (Shems-heddin; Шамсутдин - прим. пер.). Приблизительно в ту же самую эпоху Турки, о которых я уже говорил много раз, после того, как отняли светскую власть у багдадского Халифа, продвинулись к берегам пролива Дарданеллы и, преодолев этот пролив, пришли водвориться в Европу.

 Говорят, что Генуэзцы, владевшие тогда предместьем Константинополя Галатой (de Galata), за несколько мер золота посодействовали этой переправе, снабдив Турок необходимыми судами. Так, безразличный ко всем вещам эмпорократический дух, за исключением вещей лишь стесняющих его независимость или затрагивающих его сиюминутные интересы, сам себе предоставил средства для возведения этой преграды между Европой и Азией, которая едва его не уничтожила и уничтожила бы, если бы не был пройден штормовой мыс. Поход Тимурленка (Тамерлана - прим. пер.) в начале пятнадцатого столетия и победы, одержанные этим знаменитым завоевателем над Оттоманской державой, замедлили немного ее движение, но не помешали ему совсем. Тимур-ленк или хромой Тимур был татарским князем, обладавшим большой отвагой и наиболее приобщенным к культуре, чем кто бы то ни было из его народа. Говорят, что среди европейских народов он ценил особенно Французов, направив даже посольство к королю Карлу VI. Он расширил свои завоевания на целую Персию, покорив огромную часть Индии, преодолел Великую китайскую стену, господствовал над Малой Азией и Египтом. Именно одному из его наследников, звавшемуся Улуг-бегом (Ouloug-beg; Улугбеком - прим. пер.) мы обязаны первой Академией наук, основанной в Самарканде в начале пятнадцатого столетия. Этот монарх совершил измерение земли, принимал участие в согласовании астрономических таблиц, носящих его имя. Он считал детей более достойными, чем сам: Улугбег был убит одним из своих сыновей, терзаемым жаждой власти.

 Сокрушив Восточно-Римскую Империю ипоставив эту могучую преграду, предназначенную сдерживать Европу со стороны Азии, о чем я уже сказал, Турки продолжили свои завоевания. Воспользовавшись разгоревшимися распрями между наследниками Тимур-ленка, они овладели еще Сирией, Месопотамией и покорили Египет. Селим I, Сулейман и Селим II являлись одними из самых великих османских монархов: они отняли у рыцарей Святого Иоанна Иерусалимского остров Родос, рассматривавшийся как форпост христианского мира (101), захватили Молдавию, Валахию, часть Венгрии и обложили осадой Вену. Над западной и южной Европой нависла опасность; должен был достаться Туркам и остров Кипр, когда у папы Пий V, здраво рассудившего, что настало время Крестового похода и необходимо действовать ему самому, хватило мужества объявить войну Туркам. Папа объединился с Венецианцами и испанским королем Филиппом II, содействуя им в знаменитом сражении при Лепанто в 1571 году. Все видели, как впервые был поднят стяг двух европейских вождей против полумесяца. Папская хоругвь обрела триумф скорее всего из-за того, что было не дано судьбе Магомета одолеть судьбу христианства, ведь удел судьбы Магомета - удерживать свои завоевания в Азии. Тщетной являлась всякая попытка Мусульман угрожать Риму. Отмечалось, что именно с этой эпохи, когда лоб в лоб столкнулись две судьбы, исчисляется начало заката оттоманского владычества.

Это владычество перестало быть неизбежным с того момента, как Европейской воле открылись два пути на запад. Турецкая империя быстро перерождается в семнадцатом веке, являясь не более, чем тенью, в веке восемнадцатом. Ее последнее выдающееся деяние совершилось в осаде Кандии (Candie). Визирь Ахмет-Купроли (Achmet-Cuproli) овладел этим местом после самого упорного, какие только помнит история, сопротивления осажденных (102). Преграда существовала всегда, и она лишь сохранялась. Те же, кто ее возвел, не могли расширить впредь своих нашествий.

 По большей части, политики-систематики рассматривали турецкое правление в качестве деспотического, но они ошибались во многих отношениях. Это правление вовсе не деспотическое по сути, а является лишь таковым по форме. Оно есть разложение теократии и ее захват воинской силой. Это правление еще более роковое, чем все остальные. Иными словами, оно то, где необходимость Судьбы ощущается с наибольшей силой. Власть султана кажется неограниченной, и нет ничего более противоречивого, чем эта власть, всякий раз терзаемая между религией, сдерживающей этого властелина, и воинской силой, отталкивающей его. Узурпированная султаном тиара, его стесняет в своих действиях, а находящийся в его руках меч - обоюдоострое оружие, которое его ранит, когда он неумело им пользуется, и сражает его, когда он весьма слаб, чтобы его не бояться. Именно в янычарском корпусе (le corps des Janissaire) (103) была сосредоточена эта ужасная сила. При принце, обладающем талантами и смелостью командовать янычарами, они становятся послушными орудиями, охваченными воинским воодушевлением, опьяненными любовью к славе и чувством своего превосходства; но при слабых и неудачливых султанах они становятся мятежниками, отводя назад руку, желающую ими воспользоваться, и делаются хозяевами короны, которую они похищают или отдают по своему усмотрению.

 Султан рассматривается, как божий представитель, и почитается, когда ему сопутствует успех; в тот момент его личность священна, ибо его мнят обласканным небом. Но как только удача отворачивается от него, иллюзия рассеивается, и каждый в нем видит отверженного, ускоряя его падение, вместо того, чтобыотсрочить его. Сотворившая его силу Судьба, обрушивается на него, когда он перестал ее выдерживать.

На протяжении пятнадцатого и шестнадцатого столетия эта Судьба раскрылась во всей своей силе. К тому же, писатели этого времени, достойные уважения за свою просвещенность и беспристрастность, признают, что Турки превосходят Христиан в знании и опыте военного искусства. Гишарден (Guichardin) даже скажет, что из Христиан лишь Итальянцы знали фортификационное искусство. Но турецкое превосходство не сохранялось в последующие столетия, и могущество Османов намного уменьшилось, когда завершившая свое действие Судьба их больше не воодушевляла подобным же образом.

 С начала завоевания Персии Арабами, эта страна, дважды наводненная Татарами под предводительством Ченгис-хана и Тимур-ленка, вздохнула, наконец, под властью обаятельных Софитов, происходивших из Армении и принесших нравы этой страны вместе с любовью к изящным искусствам и великолепию. Весьма примечательно, что во время, когда Лютер бросил в Европе первые семена разделившей Запад схизмы, один Перс, равно предприимчивого характера, дал начало секте и поднесь разделяющей Персов с Турками. Этот именовавшийся Эйдаром человек и прозывавшийся Софи-Мудрец (Sophi-le-Sage) стал настолько великим, проповедуя в пользу сторонников Али против приверженцев Омара, что еще плохо укрепившийся на троне Шах-Рустан (Shah-Rustan) был убит, уступив ему власть. Сын Эйдара Исмаил-Софи оказался весьма смелым и одаренным, и, держа в руках оружие, продолжил распространение отцовского учения (104). Ученики Исмаил-Софи сделались его воинами. Он обратил и завоевал Армению, силы которой предоставили ему возможности покорить всю Персию, вплоть до самаркандских Татар. Доставшаяся сыну Исмаил-Софи Тамасу (Thamas) персидская корона перешла затем его наследникам, которые ее хранили на протяжении многих поколений. Их царство сделалось под конец правления великого Шах-Абаса, правнука Исмаила, одной из процветающих и счастливейших стран в мире. Этот монарх превосходно боролся с Турками, одержав над ними весьма выдающиеся победы, ослабив их господство и подтолкнув его к закату, куда оно уже и так клонилось. Он отобрал у Португальцев остров и город Ормус (Ormus), значительно уменьшив их влияние в Азии. Он построил многие города, очень украсил Исфахан, избранный им в качестве столицы своего государства (105), и ввел повсюду полезные установления. После смерти Шах-Абаса, случившейся в 1629 году, взошедший на престол его сын Шах-Софи не соответствовал талантам своего отца. Он был охвачен апатией, предоставив управление Государством своим гнусным фоворитам, которые привели Персию к разрухе. Слабость Шаха-Хуссейна довершила ее погибель. Заговорщические группы белых или черных Евнухов столь возбудили Империю, внеся в нее крайнюю смуту, что для ее крушения было достаточно всего нескольких авантюристов, известных под именем Афгханов (d'Afghans) или Агванов (Agwans) (106). Эти Афгханы легко уничтожили расстроенную власть, которая бы разрушила сама себя, если бы даже не подверглась их атакам. Преемник Миривейса (Miriveys; Мерва? - прим. пер.) Магхмуд (Maghmoud), вождь афгханских варваров, осадил Исфахан и принял ключ от этой громадной столицы из рук самого Хуссейна, не имевшего силы сопротивляться, признавшего его своим господином и казавшегося вполне счастливым от того, что выдал замуж за него свою дочь.

 Между тем, сын Хуссейна Тамас, пережив несчастье своей семьи, был спасен сыном одного пастуха по имени Надир (Nadir), которое он берет сам из-за гонений. Этот Надир, ставший впоследствии страшным воителем взошел на персидский трон под именем Тамаса Кули-Хана (Thamas Kouli-Khan) и совершил завоевание Индии, где сокрушил Империю Моголов в 1739 году. Начиная с этой эпохи, Индия не прекращает ни на минуту волноваться. Внутри нее множество однодневных правителей, почти все татарского происхождения, сменяли один другого, а ее побережье, поначалу подвергнувшись португальско-голландским опустошениям и их междоусобицам, позднее оказалось во власти подобных же действий Французов и Англичан. Последние стали единственными хозяевами Индии, развернув здесь все высокомерие своей исключительной эмпорократии, заставив признать права своей монополии, начиная от Мыса ветров и заканчивая Японским морем. В пучине этих повторяющихся революций нельзя думать, что азиатские народы являлись несчастными в той же степени, какими бы могли стать Европейские народы, оказавшись в подобных обстоятельствах, когда бы они испытали тот же ужас и пострадали от того же горя. Азиаты, покорившись взявшей их в полон Судьбе, не восстают против нее; они сгибаются под ударами бури и свободны от моральных укоров, порождаемых оскорбленной волей и уязвленным самолюбием. Революции, изменяющие в Азии формы правления, не достигают народной массы, остающейся безучастной к успехам своих господ, почти всегда чужестранцев. Богатства, которые им принесли со всех сторон земли, их мало задевают. Богатства они оставляют для алчных торговцев, обязанных большую часть из них уступать еще более жадным, чем они, Набадам (Nabads). Чрезвычайное плодородие земли и теплый климат заставляют мало задумываться о нуждах. Пропитание и одежда приобретаются здесь столь легко, что человек никогда и не обременялся их добычей. Снедающая европейские народы забота о будущем едва ли известна Индусам. Они живут малым, и никакой человеческий труд не ценится так низко, как в Индии. Ловец, ныряющий за жемчужинами в Бенгальских морях, или искатель алмазов на копях Гольконда (Golconde), стоят в десять раз меньше того, кто сметает мусор с мостовых Лондона или Парижа.