ГЛАВА VII.

Возвышение Пруссии при Фридрихе II. Ошибки, совершенные этим

самодержцем. Раздел Польши. Взгляд на Польшу, Данию

и на другие государства Европы. Некоторые

размышления о Правительстве кардинала Ришелье.

 Поскольку из-за ошибки шведских монархов Карла XI и Карла XII Швеция не достигла цели, которой бы она могла достигнуть, то и Лютерову расколу стало не хватать точки опоры. Европейская воля предприняла новое усилие, побудив электора Бранденбургского принять титул короля короля Пруссии в 1701 году. Это новое и поначалу мало значительное королевство обрело с приходом к власти Фридриха II, прозванного Великим, выдающееся превосходство и, господствуя над Германией, служило ей оборонительным щитом против нападения России. Если бы Фридрих обладал, наравне с отвагой и великодушием, еще и прозорливостью, то он бы не упустил представившегося случая создать основу своего могущества и поостерегся бы объединяться с Австрией и Россией, своими естественными врагами, и рвать на куски Польшу, ибо это не означало, что, прибавив к своему государству несколько укрепленных мест, он мог надеяться, будто его преемники позднее не столкнутся с таким колоссом, как Россия. Нужно было завоевать, но не делить Польшу, изменить ее форму, но не уничтожать в ней политической жизни. Так было легко вызвать заслужить народное уважение, удостоившись в Польше титула Короля. Фридрих предназначался к этому. Его вело движение, запечатленное Волей, и если бы он пожелал, то все появлявшиеся и противостоявшие ему на пути преграды были бы устранены. Но он предпочел следовать иному движению, и это было, к несчастью для него, увлекшее его движение России.

 Итак, Польша, расчлененная тремя названными мной державами, представляла собой самое необыкновенно образованное государство Европы. Она не являлась ни монархией, ни республикой, ни феодальной страной, ни аристократической, - в ней все это уживалось вкупе. Она называлась республикой и имела Короля, но никто не хотел ему подчиняться. Этот король почти всегда был чужеземцем. Отнявшие у народов свободу Воеводы отягощали своих подданных или зачастую своих рабов самым унизительным и жестоким игом, занимаясь только тем, что защищали свои вольности против мероприятий Короля. Государство поятоянно пребывало в смуте, и Сеймы здесь напоминали не сенат, а гладиаторскую арену; достаточно было вето одного польского шляхтича, чтобы остановитьв Сейме важнейшие обсуждения. В Польском королестве наблюдалась безумное намерение соединить без связующей нити Судьбу с Волей, предполагая пустить в ход вместе законы необходимости и свободы. Вот отчего это государство являлось испытательной площадкой непрерывных революций. Тем не менее, Польша имеет и несколько замечательных монархов и среди прочих Яна Собеского (Jean Sobieski), одевжавшего победу над Турками в знаменитой битве при Кокзиме (Cokzime) и вынудившего их снять осаду Вены. Самым мудрым, вероятно, являлся последовавший примеру шведской королевы Христины кардинал Казимир, отрекшийся от трона в 1668 году, чтобы затем умереть в Париже аббатом Сен-Жермен-де-Пре (de Saint-Germain-des-Pres). Польское королевство пережило всякие непреодолимые обстоятельства, равно как и то, что оно многоеутратило в различные времена. И все же даже остававшегося было достаточно для построения процветающего государства. Но вышло все наоборот: в 1671 году Польша стала платить дань Турции, а столетие спустя - ее расчленили и она утратила политическое существование.

Дания из-за злодеяния, совершенного своим королем Христиерном II, который в 1520 году перебил шведский сенат во время торжественного праздника с большим количеством знатных граждан, не оказывала больше никакого прямого влияния на Европу. Полное отделение от Швеции ослабило Данию, хотя и был предпринят демарш сословий королевства в 1660 году, способный достигнуть определенных результатов. Сословия уступили королю Фридриху III наследное право и абсолютный суверенитет. Во всякой иной обстановке подобный поступок погубил бы Датчан, или сделал бы их ужасными в глазах соседей. Но из него ничего не вышло, а это служит доказательством тому, что народ не имел ни силы согласиться на подобное деяния, когда оно свободно, ни силы отказаться от него, когда его к нему принуждают.

Подобно Дании, Венгрия и Чехия также не оказывали влияния на Европу, но эти два королевства испытали намного большие несчастья. Особенно Венгрия, которая, казалось бы, расцвела в правление Кароберта (de Carobert) и его сына Людвига (Louis). Этот Кароберт вступил на трон по выбору папы Бонифатия VIII, одного из наиболее предприимчивых Понтификов, когда либо занимавших святой престол. Он являлся сыном племянника святого Людовика, звавшегося Карлом Мартелом. Он объединил в своем королевстве Сербию, Трансильванию и Валахию, сделав Венгрию государством более могущественным, чем Германия, но это могущество было, увы, преходящим. Две прелюбодейные королевы, покусившиеся на цареубийство, стали причиной упадка Венгерской державы: Иоанна Неаполитанская (Jeanne de Naples) и Елисавета Боснийская (Elisabeth de Bosnie) (109). Сын Кароберта Людвиг являлся великим правителем для своего времени, он был нежно любим своими народами, им восхищались иностранцы. Под конец жизни Людвига избрали королем Польши. Его прозвали Великим. К несчастью, он не оставил потомства по мужской линии. Его вдова Елизавета Боснийская, совершившая убийство Карла Дураццо, избранного королем венгерскими государствами, чтобы сохранить трон за своей дочерью Марией, ввергла свое королевство в середине четырнадцатого столетия в кровавые распри, первой жертвой которых столетия оказалась она сама. Начиная с этого времени, Венгрия, непрерывно опустошаемая желавшими ее поработить Турками и Австрийцами, господство которых она не желала терпеть, не ощущала ни минуты покоя. В начале шестнадцатого столетия венгерский король Людвиг II погиб в сражении против Турок при Могатах (de Mohats), а его армия была разбита по частям. Сулейман увел тогда более двухсот тысяч пленников. Все было уничтожено огнем и мечом. Оставшимся Венграм пришлось выкапывать подземные жилища, чтобы избежать хищности победителя.

 Я достаточно говорил о Германии, когда касался императорской власти, и об Италии, когда вел речь о понтификальной власти. Бесполезно возвращаться к подобным вещам, у которых будут меняться только названия. Должно быть известно, что если с Карла Пятого Германские императоры и обладали определенной властью, то ей они были обязаны своим собственным Государствам, но вовсе не своему титулу. Императоры, являясь самодержцами Австрии, Венгрии, Чехии, части Фландрии или других стран, безусловно, удерживали первое место в Германии и весьма выдающееся место в Европе, но этим, я повторяю, обладали они совсем не как императоры, а как монархи. Если Империя мимолетно и существовала при Карле Великом, то уже с тех порпрошло много времени, когда ее больше не было.

 Существовавшая ничем не больше императорской понтификальная власть оказалась полностью уничтоженной в начале семнадцатого столетия из-за противостояния Венецианской республики папе Павлу V. Этот Папа, наложив прещение на Венецианскую республику, отлучил от церкви Дожа и Сенат, но интердикт не был нигде опубликован и отлучением пренебрегли. Самое необыкновенное в этой истории то, что посредником между двумя сторонами являлся Генрих IV, который их и примирил. На данном примере было видно, как изменились времена. Папы, бессильные воздействовать на воззрения и ограниченные исполнением тщеславных церемоний, превратились тогда в то, что в них желали видеть; но также и императоры не обладали никакой реальной за пределами своих реальных возможностей, что было заметно много раз и особенно в 1740 году, когда, по завещанию своего отца являясь королевой Венгрии и Чехии, Мария-Терезия оспаривала империю у Карла VII, отняв у него его собственное Баварское герцогство и силой избрав императором своего мужа Франца I, чтобы править от его имени, как она правила потом от имени своего сына Иосифа II. Именно в этом случае императорская власть реально угасла в личности Карла VII, а избрание Германских императоров стало только пустой формальностью.

Как я уже говорил, Испания, в шестнадцатом веке достигшая наивысшей точки своего величия, быстро шла к упадку в семнадцатом веке, в конце концов, растеряв всякую власть в восемнадцатом столетии. Двор Филиппа III, как и двор французского короля Людовика XIII, представлял из себя сплошной хаос интриг. От имени своего господина Испанией правил герцог Лермский

(duc de Lerme), подобно тому, как во Франции правил кардинал Ришелье, хотя первый и не обладал гением Ришелье. Наследовавший при Филиппе IV герцогу Лермскому герцог Оливарес (duc d'Olivares) стал причиной того, что Португалия еще раз отделилась от испанской монархии и все владения Португальцев в Индии стали добычей Голландцев. Регентство Марии Австрийской и слабое правление Карла II полностью довершили упадок Испании.

Благодаря гению Генриха IV, Франция занимает в Европе более сильную позицию, отказавшись от шаткой и слабой политики, которой она обязана была вести, начиная с убийства короля Франциска I. Тогда стало ясно, какодин человек мог повлиять на судьбу нации. Все пребывало в гармонии под его управлением, и все оказалось в раздоре при регентстве его вдовы Марии Медичи. Вновь поднялись усыпленные ранее группы заговорщиков; установленный с таким трудом религиозный мир был снова нарушен; живший в достатке народ вновь впал в нищету. Разгорелась гражданская война, начались убийства, возродились самые омерзительные предрассудки. Первый министр Королевы-Регентши, звавшийся Кончини (Concini), был убит, и его труп таскали по улицам, который растерзали, пожрав его сердце, разбойники; жену Кончини Галигаи (Galigai) сожгли на костре, как ведьму; парламент, будучи нелепым орудием нелепых воззрений под страхом смерти запрещал преподавать все несогласное с учением Аристотеля. Против своего желания втянутый в губительную войну Людовик XIII ощутил в ней только бедствия; все клонилось к тотальной разрухе, когда вошедший в совет кардинал Ришелье оказался достаточно крепким, чтобы удержать готовое низвергнуться здание. Так и было на самом деле. Этот человек, о котором наговорено больше злого, нежели доброго, и, вообще, много разной всячины, не заслужил ни избытка порицания, ни избытка ему расточавшейся похвальбы. Его, плывшего по бурному морю и всегда готового к гибели, достоинством было никогда не сомневаться в самом себе. Столь же податливый, сколь и жестокий, он имел в лице своих друзей - орудия, а в лице своих врагов - жертвы. Он не изменил остававшейся ужасной политики Франции, но он придал ей продолжение и твердость, сделавшие ее успешной. В то время, когда он преследовал протестантов во Франции, чтобы навсегда уничтожить их влияние, он объединялся с протестантами Голландии и Германии и поощрял их притязания; в то время, когда он оскорблял мать и опекуншу своего Короля, свою Королеву и свою добродетельницу, он унижался перед королевой Швеции, предлагая Европе исключительное зрелище кардинала, объединившегося с протестантской королевой. Он укрепил французскую государственность, заставив ее сотрясаться в Англии. Он основал Французскую Академию и ограничил свободу прессы; он обладал сильным духом и сжег на костре, как колдуна, Урбэна Грандье (Urbain Grandier). Наконец, именно унижая своего Короля он сделал его сильным и, терзая Францию, он смог сделать его уважаемым. Этот необыкновенный человек умер в 1642 году. Вдова Генриха IV умерла за пять месяцев до него, а Людовик XIII пережил кардинала на пять месяцев. Спрашивается, кто из троих был самым несчастным. Если отдельные утехи гордыни и мстительности стираются перед внушаемой ненавистью и испытываемым постоянным страхом, то становится очевидным, что им являлся Ришелье, погибельная судьба которого ему позволила идти к добру лишь опасными и обагренными кровью путями.