ГЛАВА IX.

Каким должно быть политическое орудие конституционной монархии. Опасности для монархии, лишенной данного орудия.

Новые соображения о трех формах правления и об их

 различных видах.

В предыдущей Главе я сказал, что для любой машины нужно искать орудие в вещи, сила которой явно превосходит силу машины, дабы победить, таким образом, сопротивление массы, противостоящей своему движению. Излагая здесь, каково орудие, способное привести в движение конституционную монархию, я должен вновь заявить о том, что использование этого орудия будет опасным настолько, насколько Государство, к которому его применят, будет огромным по размерам и крепким в установлении.

 Итак, рассматривая конституционную монархию, как сотворенную рукой человека политическую машину с правительством, от которого устранилось действие Провидения, станет очевидно, что к данной монархии можно будет применить только одно средство - теократическую политическую власть.

Совсем не стоит прилагать это орудие ни к монархической, ни к республиканской сущности по отдельности, поскольку это придаст слишком много силы одному или другому, нарушив равновесие, полученное от их слияния; но необходимо его обрести в самой вещи, сотворившей это слияние, от которой конституционная монархия получила свое существование. Значит, эта вещь - Закон. Поместим закон выше всех, исходящих от него установлений, и без всякого исключения они ему все подчинятся; и станет видно, что, раскрыв свою верховную силу, закон приведет их в движение следующим образом. Закон, который я хочу здесь объяснить, есть разумная сущность, сама по себе не обладающая никаким движением; закон не может возвысить свой голос, если от него отказываются, уклоняются или его нарушают; но дайте ему орган, независимый от всякой другой власти, око которого одинаково надзирает за Народом и Королем, а десница ограничивает власть Воли и господство Судьбы; установите в преходящем состязании этих двух сил третью смешанную силу, представляемую судейским сообществом; назначьте Великого Поборника Справедливости (Grand-Justicier) и сделайте, чтобы возглавляемые им Суверенные судилища были таковыми не по названию, а на самом деле; и вы увидите, каким грозным орудием они станут под его начальством. Правосудие будет в руках Великого Поборника Справедливости, и все преклонятся перед правосудием. Этот верховный суд, независимый от любого другого суда, несменяемый, но избранный определенным порядком, не сможет ничего сделать вне своих полномочий, заключающихся в истолковании закона и его исполнении. Благодаря его существованию, в конституционной монархии будут установлены три власти: судьбоносная и королевская власть, представляемая Королем, его кабинетом министров, его советами и уполномоченными управленцами; волевая и народная власть, представляемая Законодательным корпусом, разделенным на две палаты; и смешанная судейская власть, независимая от двух других, представляемая Великим Поборником Справедливости, главой всех суверенных судилищ. Эта последняя власть, подлинное творение человеческого Разума, заставит идти вперед политическое сооружение, придав ему жизнестойкость, которую вполне может сулить прочность ее установлений.

Как я уже говорил, это орудие опасно, поскольку способно сообщить слишком сильный толчок, но оно единственное, что может быть применимо к политической машине, называемой конституционной монархией, и в состоянии ее поддерживать на ногах, заставляя двигаться ее различные механизмы. В его отсутствии эта машина, пусть и изящной формы, очень слаба, чтобы сопротивляться малейшему удару. Люди, не видящие этого, являются слепцами от политики. Чтобы конституционная монархия, лишенная всякого средства, могла сохранять продолжительное время свое устройство смешанного типа, необходимо ее изолировать от всякой иной политической силы, способной с ней когда-то столкнуться, и чтобы управляемые и управляющие, одинаково довольные друг другом, искали бы властвовать над собой только по закону, который им этого не предоставляет. В противном случае, если малейшей чистой монархией руководит честолюбивый властелин, то малейшей эмпорократии, если она заинтересована в подчинении этой монархии, хватит того, чтобы заставить ее трепетать. От малейшего потрясения она падет. Если же ее конституционный Король наделен воинскими талантами, если его характер вожделеет определенной славы, знаменитость которой всегда ослепляет молодых монархов, тогда он легко разорвет плохо скрепленный узел, соединящий королевскую власть с народной, подчинив эту последнюю господству первой, к чему устремляется его естество, тогда он создаст, сообразно силе своего таланта, более или менее прочно обустроенную чистую монархию. Но если, наоборот, конституционный Король оказывается в неких затруднительных обстоятельствах, ограничивающихся только гражданскими добродетелями, и если в Народе имеется человек, одаренный большой силой воли, позиции которого в Законодательном корпусе или армии угрожающе усиливаются, то он, овладев народной властью, легко уничтожит своего соперника, приведя страну к чистой республике.

Но поскольку чистые монархия и республика одинаково невозможны у нас из-за неминуемых последствий, которые за собой повлекут, а общественное мнение абсолютно отвергает рабство и убийства, то выходит, что ни судьбоносный, ни волевой человек, не достигнет абсолютной цели, к которой будет стремиться, и окажется вынужденным уклониться либо к военному, либо к эмпорократическому правлению, в зависимости от обстоятельств и использованных им средств. И тщетно они будут обманывать самих себя сущностью этих средств и мнить, как Робеспьер или Бонапарт, будто восполняют рабство убийствами, а убийства порабощением; ни порабощение, ни убийства им ничем не помогут, и сами они завершат свой путь, став жертвами собственных же средств, будучи убитыми или порабощенными, ибо нельзя до бесконечности препятствовать следствию своей причины. Это следствие можно только отсрочить.

Что касается военного государства или эмпорократии, которые неминуемо могут возникнуть из лишенной орудия конституционной монархии, то поскольку эти два правления обладают в качестве орудия самой образующей их силой, военной или коммерческой, они смогут просуществовать весьма долгое время, исходя из внешних и благоприятствующих для них обстоятельств. Однако, их существование будет всегда крайне ограниченным, по сравнению с продолжительностью простых правлений, а особенно унитарных, являющихся единственными совершенными.

Теперь, когда я изложил каково орудие конституционной монархии, пусть и с определенным затруднением из-за опасности, которую за собой оно может повлечь, и достаточно сказал о том, что понимаю под простыми и смешанными правлениями, то буду должен незамедлительно обратиться к унитарным првлениям. Но перед тем, как приступить к этому, думаю полезно в столь новом предмете, на который мне было невозможно распространять тот же самый метод, что я желал бы распространить, быстро установить разницу, существующую, на мой взгляд, между тремя видами правлений, о которых говорю в данный момент, и тремя формами, о которых уже сказал. Эта разница состоит, главным образом, в том, что зависящие от трех различных принципов, проистекающих от действия трех великих Сил, управляющих Вселенной, три формы правления могут рассматриваться, как простые, смешанные и унитарные, порождая три вида правления в каждой из данных форм. Исследуем это.

Провидение, Человеческая воля или Судьба, оказывая свое воздействие на Социальное состояние, определяют в нем в потенции три формы правления, которые начинают проявляться, когда складываются благоприятные для их развития внешние обстоятельства. В общем, эти три формы суть: теократическая для Провидения, республиканская для Воли и монархическая для Судьбы. Я их называю чистыми, когда господствующая форма не несет никакой примеси двух других. К примеру, теократия была чистой у Евреев; республика чистой у Афинян; монархия чистой у Ассирийцев. У этих народов правление являлось чистым. Оно находилось в Палестине в руках суверенного Понтифика, установленного Моисеем, дабы править народом от имени одного БОГА; в Афинах оно зависело от определенного числа судей, называемых Архонтами, установленными, чтобы управлять народом от имени самого народа; в Нинивии оно целиком пребывало в руках абсолютного монарха, наследника Нина, повелевавшего народом от своего собственного имени. Рассмотрев принцип этих трех чистых форм правления, должно увидеть в них последствия и средства, состоящие для чистой теократии в вере и абсолютной преданности Божеству; для республики - в любви к родине, преобразованной в добродетель, и в отвращении к рабству; для монархии - в самолюбии и гордости, преобразованных в честь, и страхе перед болью и стыдом, которые сопутствуют смерти.

 Эти чистые формы становятся видами, по сравнению со смешанными формами, которые могут получиться от их смешения; и тогда я их называю простыми формами. Смешанные формы получаются из амальгамы, слагающей в целоедве простые формы. Объединение теократии с Республикой представляло из себя законодательство Орфея у древних Греков; об объединении теократии с монархией возвещала миссия Кришны в Индии, Зороастра в Персии, Нумы у Этрусков. Один у Скандинавов объединяет теократию с феодальным устройством, являвшимся уже слиянием, произведенным силой оружия, монархии с республикой. Повсюду, где обнаруживается теократия, смешанная с республикой,монархией или феодальным укладом, она дает политическую жизнь Государствам и служит средством их движения вперед. Эти Государства не нуждаются в ином орудии. Но когда теократии недостает в смешанных формах, то есть, когда провиденциальное действие поставлено за рамки правлений, какими бы они не были, тогда эти правления испытывают потребность в политическом орудии, чтобы оно служило им средством для движения различных государственных механизмов. Такое орудие в простых формах есть результат их принципа, и тогда я его называю средством жизни; оно присутствует и в смешанных формах, где проявляется теократия, в которых ощущается последствие провиденциального действия; но в тех формах, где отсутствует Провидение, это орудие, что должно быть названо политическим, является произведением самого законодательства. Оно должно извлекаться из перводвигателя, определившего смешение или слияние двух принципов. Так, военная империя и проистекающее из нее феодальное устройство, основанные силой оружия, обретают свое орудие в самой этой силе; так, все аристократии, олигархии или эмпорократии заимствуют для своего перводвигателя, возвышающего аристократов, олигархов или эмпорократов, всегда что-то наподобие политической иллюзии, веры, связанной с происхождением, мудростью или удачей правителей; наконец, их орудие - кредит, зиждущийся на чем бы то ни было, но чаще всего ни на чем не основанный.

 Все конституционные монархии, каким бы способом они не были обустроены, одинаково нуждаются в политическом орудии; и это орудие можно взять лишь там, где оно есть, иными словами, в перводвигателе своих образований. Европейские монархии, формы которых никогда не являлись простыми из-за волевого движения, действовавшего в Европе, начиная от истока обществ в Гиперборейской расе, применяли, согласно времени и обстоятельствам, различные орудия для поступательного движения. В Арагоне - это Великий Поборник Справедливости; в Кастиллии - Санта Эрмандад (Sainte-Hermandad); в Англии и во Франции - Парламенты, называвшиеся опекунами Королей; в Германии - орден тевтонских рыцарей и т. д. Все эти политические установления, почти всегда произведенные на свет силой вещей и безотносительно цели, которая выпала им на долю, занимали место политических орудий, по мере того, как подлинные средства жизни или существования угасали или использовались; то есть по мере того, как провиденциальное действие было удалено от правлений или когда одной воинской силы уже оказывалось недостаточно.

В эпоху, когда в Европе над социальным порядком начал рассеиваться сумрак, вызванный падением Римской империи, политика и законодательство развивались, так сказать, поодиночке и в тени; сила вещей была во многом во всех установлениях, которые зачастую принимали совсем иное направление и играли совсем иную роль, нежели ту, какая мыслилась их основателями; но сегодня, когда знания обрели славу, все более и более возрастающую, инстинкт уже никак не служитзаконодателю; последний не позволяет ему отрицать цель, во имякоторой трудится. Если хочется основать военную и феодальную Империю, то необходимо знать, что она нуждается как в силе оружия, так и в постоянных завоеваниях. Если грезится о чистой Республике, то должно исследовать, где и как сыщутся рабы. Кто желает абсолютной Монархии, тот должен задуматься о том, что ей необходимы орудия смерти. Но высшая сила помешает ему желать рабства и убийств, а, значит, прекратит желать демократии или деспотизма. Его взгляды остановятся на аристократии, но где иллюзия, которой он окружит своих аристократов? Кто сможет убедить более великих и более мудрых, чем он сам? Но его аристократы станут олигархами, фортуна которых и, главным образом, большая территориальная собственность составит их достоинство. Я скажу, что если его олигархи столь же благородные, сколь и богатые, то они захотят монархии; если же они только богаты, но не благородны, то пожелают республики. Я говорю, что никогда одна фортуна не сможет служить ни связующей нитью, ни орудием для Государства, ибо она слишком непостоянна и слишком часто меняет хозяев. Ее установят в майорате в субституциях; да, но тогда - это фантом благородного сословия, что создадут, которому будут присущи все неуместности подлинного дворянства без единого из его превосходств. Прекрасно! Законодатель склонит Государство к эмпорократии. Но окажется ли в его распоряжении могучая торговля, которая, покрыв своими палатками оба полушария, смогла бы превратить в обоюдоострый меч кадуцей Меркурия? Если же это не так, то зачем ему искать иную форму правления, ведь эмпорократия требует в качестве орудия национальный кредит и только одна подобная торговля его в силах предоставить. Вот законодетель останавливается на конституционной монархии, наполовину монархии и наполовину республики, и видит в ней образец, о котором размышлял в тишине от всех страстей. Этот образец очень прекрасен; в нем он обретет статую чудных пропорций, но жаль, что она не сдвинется с места. Он будет полагать для нее средства и сделает хорошо, но он сделает еще лучше, если сможет вдохнуть в нее жизнь. Как! Жизнь в статую? Да, жизнь в статую. Ах! Каковым же будет покровительствующее Божество, пожелавшее внять мольбам этого политического Пигмалиона? Божество, которое никогда не обойдет своим участием тех, кто к нему обращаются с чистым сердцем, уповая на вселенское благо. Божество это - Провидение.