ГЛАВА VII.

Важное различие между сущностью Религии

и ее формами. Формы, которые образуют культы,

могут принадлежать Судьбе, как и Воле;

Сущность всегда провиденциальна и ведет к Теократии.

Причины религиозных распрей и расколов.

Можно прекрасно уразуметь, что под связующей нитью, о чем говорил в предыдущей Главе, я имел в виду провиденциальное действие, которое было необходимо поставить во главе, дабы им скрепить два других принципа, неспособных никогда объединиться без сего средства, ибо данные принципы суть крайности, а две крайности, если их рассматривают в определенных отношениях, могут объединиться, только благодаря промежуточной вещи, затрагивающей их обоих. Но, скажут, быть может мне, отдельные из моих читателей, если под провиденциальным действием вы понимаете Религию, то подобное действие уже принято во многих правлениях, и оно не произвело никакого результата, который вы, очевидно, от него ожидаете; опыт доказал, что данное действие, наоборот, разделило умы, вместо того, чтобы их соединить, и ему далеко еще до добрых плодов, - либо оно их не произвело совсем, либо произвело скверно.

 Я вынужден отметить здесь существенное различие.

 Провиденциальное действие, о котором я хотел рассказать, в принципе хорошо проявляется во всякой религии, подобно тому, как предначертанное действие во всяком монархическом установлении, а волевое действие во всяком республиканском установлении; но закрепляющий эту религию культ является лишь одной из ее форм, и эта форма прекрасно может стать как монархической, так и республиканской, в зависимости от того, что в нем достигнет преобладания, - Судьба или Человеческая воля. Культ остается провиденциальным настолько, насколько он теократичен, то есть настолько, насколько он составляет неотъемлемую часть правления, внося в нее не столько форму, сколько сущность своего принципа. Прошу вас понять здесь без поисков примеров в древних временах, рассмотрев, какая разница существует между греческим архимандритом и пастором Святого Евангелия у Квакеров: они оба считаются христианами и христиане в высшей степени, но проповедуют, тем не менее, очень противоположные правила. Они оба стремятся к провиденциальному действию, благодаря религии, к которой принадлежат, но установившиеся формы культа у одного - судьбоносная, у другого - волевая.Обе формы схизматические, и они смогли бы вновь сделаться провиденциальными, только став ортодоксальными, предполагая то, что ортодоксия была бы признана за вселенскую теократию, каковой она очень желала быть, но каковой она никогда не являлась.

 Когда испытанное мной различие установится в умах моих читателей, я смогу сделать шаг вперед. Говорят, что религия зачастую приводит к скверным результатам, разделяя души, которые она должна соединять, низвергая в кровавые раздоры народы, которые она должна поддерживать в мире и согласии. Я отвечаю, что те, кто так говорит, ошибаются; религия совсем невиновна в этих бедственных последствиях. Произошедшая от Провидения, являющегося принципом всякого добра, она никогда не могла причинить зла сама по себе. Культовые формы всегда становились причиной прискорбных опустошений, когда эти формы, охваченные Человеческой волей или Судьбой, оказывались в противоречии с формами правления, заданными противоположным принципом. Европа, как известно, более чем любая другая часть света была театром этих жестоких распрей, столь послужившихповодом для врагов Провидения, чтобы оклеветать его пути; но принцип сих нестроений не пребывал в Провидении; он находился в свободном действии Воли или в фатальности Судьбы. То, что называлось религиозными войнами, являлось лишь политическими войнами, в которых судьбоносные или волевые люди вооружались в формы культа для нанесения более верных и сокрушительных ударов. Подчиненное своим собственным законам Провидение не могло изменить ни сущности свободы, ни сущности необходимости, причинявших эти движения; оно только смягчало их порыв и препятствовало, как я уже говорил, чтобы две силы, полностью победив одна другую, не уничтожили бы себя взаимно.

Если хочется совсем углубиться в причину гибельных распрей, сотрясавших Европу, нужно вспомнить, что господствующая здесь христианская религия никак не европейского, но азиатского происхождения, и даже восходит своими первоначальными корнями к Африке, ибо ей служит основой Сефер Моисея, содержащий все атлантические традиции и все египетские мистерии, и, следовательно, все формы культа христианской религии находятся в области Судьбы, которая легко могла ими овладеть. Суровость догм, их мрачность, их предначертанная взаимосвязь, не оставляющая никакой свободы, никакого возможного раскрытия для человеческого разума, - все в этой религии служило движением Судьбы, которая должна была остановить стремительный взлет Воли. Целиком волевой культ Одина был успешно подавлен после того, как достиг ожидаемых от него результатов; охваченные формами нового культа варвары видели, как он забирает их отвагу; и падение Римской империи, которое должно было повлечь за собой полное разрушение Социального состояния в Европе и самоуничтожение Гиперборейской расы, вовсе не имело таких, какие могло иметь, фатальных последствий. После нескольких столетий сумрака и сонливости, эта Раса вышла из летаргического состояния, начав восходящее движение; она желала вернуть себе господство над Азией, которое некогда имело. И, благодаря своему азиатскому культу, она бы смогла его вернуть, если бы этот культ не был рассечен культом Магомета, еще более предначертанные формы которого вынудили его отступить.

Если бы Христианская религия смогла бы в эпоху Крестовых Походов стать теократической, каковой она и должна была быть, то ни одно из грядущих несчастий не имело бы места. Она смогла бы, используя истинное влияние на правительства, развернуть над самой собой легитимную власть, которая, следуя по пути приумножения знаний, продолжала бы видоизменять свои формы, дабы всегда находиться в гармонии с внешними вещами; но причины, мной уже подробно раскрытые в своем месте, помешали ей тогда достичь венца своего процветания, и бесконечно возрождающаяся с тех пор борьба между Духовенством и Государством, Папой и Императорами, отдалили от нее навсегда эту возможность.

Не сделавшись полностью теократической и, следовательно, не войдя своей неотъемлемой частью в правительства, Христианская религия была предана этими правительствами на нескончаемые расколы, творимые двумя враждующими между собой силами - Человеческой волей и Судьбой. Обе притязали на исключительное господство над ней и, овладев формами культа, поочередно искали в нем благоприятные точки опорыдля своих намерений. Эти целиком судьбоносные формы в правоверии, призванные служить притязаниям чистых монархистов, представляли собой поразительный контраст с моралью христианства, которая, проповедуя, с одной стороны, смирение Сильным мира сего и даже равенство всех людей, объявляя, что первые будут последними, содействовала республиканским демагогам. Таким образом, противопоставивформы одной морали, обе партии смогли обрести в христианском культе политическое оружие, которым они, к несчастью, обслуживали себя слишком ловко.

Но это, хотя и очень сильное оружие, было недостаточно. Судьбоносные люди, привязываясь к формам культа и чувствуя, какое мощное средство для движения всей политической машины находилось у них в руках, желали его согласовать с противоречившей формам моралью, и отсюда произошла греческая схизма. В то же самое время волевые люди, овладев моралью, принцип которой предоставил им мощный рычаг для управления множеством, стремились облечь это в формы, и отсюда возникла немецкая и английская схизма. Итак, расколы христианского культа вовсе не были религиозными, как о том беспочвенно мнилось, но политическими. Отнюдь не Религия, а Политика всегда обагряла кровью Европу. Религия здесь была лишь предлогом, а Политика являлась истинной причиной. Чуждое этих губительных расколов Провидение оставило состязаться Волю с Судьбой и, не имея возможности прекратить их противоположных движений, свойственных сущности вещей, унимало, по крайней мере, их пыл, не переставая во время войны предлагать обеим партиям средства достижения мира.

Итак, убедитесь, что Католики, столь пострадавшие в Англии и на севере Германии, сколь и жестоко преследовавшиеся во Франции Протестанты, страдали и преследвались совсем не по религиозным, а по политическим причинам. Формы католического культа не могли соответствовать республиканской свободе, а формы протестанского культа - монархической необходимости. Повсюду, где существует подобное несответствие, происходит тайная или явная борьба между правительством и культом. Гонение случается всякий раз, когда формы могут быть противоположными формам; то есть всякий раз, когда политические люди, в скрытом намерении которых осуществление торжества Воли или Судьбы, республиканских или монархических принципов, могут овладевать формами культа, чтобы представлять своих врагов не только как мятежников, но как нечестивцев, неверных или отщепенцев. Страдающие от этих преследований индивиды обычно не соотносят их с их истинными причинами; они мнят себя жертвами за свою веру, хотя являются таковыми из-за своего противопоставления политической системе. Увлеченные силой вещей они не ведают, какого круговорота слушаются; зачастую даже они пребывают в противоречии с самими собой: это происходит всякий раз, когда Католик публично протестует в Англии, что Король неесть король Божией милостью, или когда во Франции Протестант утверждает, что в народе нет суверенитета. И Католик и Протестант могут говорить правду за себя, они могут реально верить в это, как индивиды, но частное убеждение ничего не сделает вовсеобщей системе. Никто не вложит веры в свое рассуждение, в чем и заключаетя большое несчастье для таких людей, когда в тревожное время каждый из них может очутиться в круговороте, направленность которого ему не по душе.

Если бы Религия была могучей, если бы она сумела услышать голос Провидения посреди смятения пылких или холодных страстей, возбуждающих людей Воли или Судьбы, она смогла бы остановить их неистовства. Но где была ее сила? Где находилось ее святилище, откуда она смогла бы метать свои откровения? Разные правительства восприняли бы в них божественное влияние? Вошла бы она, как теократическая власть, в состав этих правительств? Вовсе нет. Просто взявшись за спасение индивидов, не получилось, чтобы спасение Государств зависело от нее. Но именно в спасении Государств проявилась бы ее сила, если бы она ее призвала. Но даже во времянесчастий, пережитых европейским населением, призывала ли она эту силу? Нет. Бредят еще о формах культа, и наиболее дальновидными политиками являются политики, ищущие средства использовать его формы с наибольшей ловкостью. Впрочем, большинство, а особенно те политики, которые сходят за либералов, никак не желают этого. Для них лучше всего отделить Религию от государства, оставив каждому свободу следовать культу, либо доставшемуся от своих отцов и сохраненному по семейному обычаю, либо которому человек отдает предпочтение по убеждению или из выгоды. Судьбоносные политики хотят, наоборот, утвердить господство единого культа, но только над народом, считая себя не обязанными ни мало-мальски верить в него, ни воспринимать его скромноговлияния в совокупности Социального государства. Все, что они могут сделать, так это заставить стеснить себя на несколько мгновений, в ходе внешних религиозных церемоний, набросив на свои рассеянные и насмешливые взоры лицемерную вуаль, которую они сумеют быстро снять с себя, когда настанет время.

Но так Религия и вовсе не сможет достичь своей цели, распространив на человеческие общества благодетель Провидения, когда ее намереваются либо отделить на манер волевых людей, называемых Ультралибералами (Ultra-Liberaux), либо умело превратить в политическое орудие, каким ее представляют себе судьбоносные люди, называемые Ультрароялистами (Ultra-Royalistes). Провидение никогда не примет участия в этих химерических замыслах. Нужно, и думаю я об этом говорил несколько раз, ибо истина зачастую не перестает водить моим пером, чтобы Провидение присутствовало всем или ничем в Государстве, как и в индивиде. Те, кто его отделяют, его теряют; те, кто его надеются превратить в орудие, его же обращают против себя, изменив его естество с доброго, каковым оно пребывало в божественной свободе, в злое, каковым оно становится в судьбоносной необходимости.