ГЛАВА VI.

Каковы причины, противящиеся установлению Деспотизма и

чистой Демократии. Деспоту не достает террора, как Демагогу - рабства. Происхождение конституционной монархии. Различие

между тем, что легитимно и легально.

Есть значительная разница между нынешней эпохой и древними временами, поскольку сегодня, благодаря неизбежному действию вселенского хода вещей, возросло знание, и хотя вещи те же самые, что и прежде, но, находясь в более освещенном состоянии, будто бы изменяют естество, и искавшая их Человеческая воля, оказавшаяся лицом к лицу с ними, может их желать и все же не хочет из-за последствий, что повлекут за собойэти вещи, последствий, которые в прошлом Человеческая воля не смогла бы увидеть, но которые ясно видит сегодня. Это размышление, уже высказанное мной относительно домашнего рабства, имевшего возможность еще недавно у нас установиться и, тем не менее, не установившегося, применимо ко многим другим одинаково важным вещам.

 Это обращает мое внимание на следующее. Если установление чистой Республики обязательно влечет за собой, о чем я уже отмечал, домашнее рабство части граждан, и если Человеческая воля, непрерывно стремящаяся к этой Республике, не может или не хочет желать этого рабства, то выходит, что Воля будет находиться в противоречии с самой собой и, разделившись, не достигнет цели своих желаний. И если установление абсолютной монархии, называемой Деспотизмом, требует определенной жестокости, к которой Судьба неизбежно подталкивает, и если эта жестокостьвстречает страшное противодействие в общественном мнении, не позволяющем ей осуществиться, тогда Судьба, впав в противоречие с самой собой, сокрушится, и предначертанное установление не сможет иметь места. Прошу вас, откройте Макиавелли и посмотрите, что он советует Князю-деспоту. Главным образом, он ему советует жестокость. Он желает, если князь завоевывает новое государство, чтобы кровь его прежних властителей была полностью пролита, чтобы в нем не осталось ни одной августейшей головы, чтобы, по примеру Тарквиния, над всем тем, кто возвышается над толпой, князь запустил кровавый навет. Относительно народной массы, которая могла пользоваться республиканской свободой, Макиавелли хочет, чтобы она была рассеяна или уничтожена: "Самое верное ее уничтожить;республиканские народы злобны по своей сути, они склонны к мести и никогда не забывают об их древней свободе".

Значит, нет Республики без рабства, а Деспотического государства без убийства. Несумевшие обзавестись рабами Республиканцы и несумевшие умертвить своих противников деспоты, даже если бы рабы и враги были их лучшими друзьями или их братьями, никогда не достигнут ни чистой Республики, ни абсолютного Деспотизма. Необходимо, чтобы свобода заковывала в цепи, а самовластие распоряжалось смертью. Там - нищета части народа, обеспечивающей процветание его другой части; здесь - державный террор, несущий уверенность монархам. Если появится в жизни политический завоеватель, удача которого равна его отваге, и еслион осмелится, подобно Нину или Киру, Аттиле или Тимуру, предавать смерти низложенные царские семейства; если он сумеет обречь пламени пожаров целые провинции, разрушив с ног до головы столичные города, потопив их развалины и пепелища в крови тамошних жителей; то тогда он сумеет править, как деспот. В чем дело? Вы говорите, что такой завоеватель не осмелится в наши дни совершать подобные зверства, от которых его отведут благороднейшие идеи, и если даже он, с целью предаться сим неистовствам, обретет достаточно жестокости в своей душе, то ему не хватит средств для своих преступлений. Прекрасно; все мне это известно, как и вам, ибо я познал мнение века и я оценил его силу; но я знаю также, что завоеватель, который будет слушаться этого мнения, изменит своей судьбе, став потворствовать ее вечной неприятельнице - Воле, и утратит все плоды своих завоеваний. Несомненно, он не мог бы поступить иначе. Но тогда какой смысл затевать завоевания, чтобы их затем неизбежно утратить? Какой смысл стремиться к чистой Республике, к абсолютному Деспотизму, если общественное мнение, которому республиканцы, как и деспоты, обязаны подчиняться, делает невозможными оба государственных образования?

Вот как раз то, что я хотел сделать понятным в начале этой Главы. Но мне возразят, мол, все это понятно. Впрочем, это настолько доказано опытом, что впредь в этом непозволительно никому и сомневаться; тут кроется сама причина, из-за которой ни одна из партий не стремится осуществить идею простого республиканского или монархического правления, но собирается, наоборот, в поисках правления смешанного типа, представляющего преимущества двух видов правления без всяких их неуместностей. В этом и заключается великий политический труд; вопрос в том, как объединить обе крайности, сделав то, чему стремятся обучиться у адептов алхимии, когда огонь и вода становятся друзьями. Однако, доказательство того, что еще совсем не найдено средство объединения обоих принципов, а их древняя вражда проявляется столь же сильно, сколь и вражда двух вышеназванных элементов, сводится к следующему: относимые к либералам люди, которых я называю волевыми, и их слывущие роялистами противники, именуемые мной судьбоносными, не могут никак договориться между собой, хотя, кажется, просят одной и той же вещи - Конституционной монархии.

 Они не могут договориться между собой и вот почему: волевые либералы желают, чтобы в этой конституционной монархии было все по факту и легально, а судьбоносные роялисты притязают на то, чтобы в ней все было легитимно и по праву. Итак, первые, сторонники легального, исходят из Судьбы, подчиненной Воле; вторые, сторонники легитимного, объявляют о Воле, подчиненной Судьбе. Попытаемся же определить то, что необходимо понимать под этими словами, постаравшись, по меньшей мере, именно определить, а не запутать.

 Люди Воли, волевые или либералы, рассматривающие вещи только в качестве обособленных фактов без взаимосвязи между ними, видят в человеке лишь человека, в короле лишь короля, в судье лишь судью, не воспринимая за само собой существующую вещь ни человечество, ни королевской власти, ни суда. Эти термины им представляются только абстрактной идеей, несвойственной никакому реальному существованию. Если они произносят, к примеру, королевская власть, то они не видят в ней вещи, предшествовавшей королю, определяющей королевскую сущность в могуществе, а чувствуют лишь вещь, исходящую из этой сущности и обозначающую просто и чисто ее достоинство. Значит, для них король существует до королевской власти и ее создает. Итак, королевская власть только абстракция, а король - факт, и когда король признан за такового,каким бы то ни было образом, Народом, то он становится легальным.

Но судьбоносные люди видят все это в ином ракурсе: они воспринимают посылы, отброшенные волевыми людьми, и рассматривают вещи не как обособленные факты, но как звенья одной цепи, которые, если бы даже не было этой цепи, все равно бы ее создали. Для них человечество, королевская власть, суд - вещи, предшествовавшие людям, королям, судьям, и установленные Судьбой, чтобы определять собой необходимое существование. Таким же способом можно понять, что любая армия, когда ей определено в потенции быть, непременно повлечет за собой и существование некоторого количества солдат. Эти солдаты не будут обособленными фактами, поскольку они солдаты, но фактами, упорядоченными между собой, в итоге формирующими целое, которое, если желательно, быстро получится из них, и от которого, если оно должным образом рассмотрено, произойдет для судьбоносных людей первоначальная и творческая идея, обусловившая создание армии. Итак, королевская власть, например, была вещью предрешенной заранее Судьбой или другой высшей силой, даже Богом, поставленным на место Судьбы, в чем ни один судьбоносный человек, ни один чистый роялист не может усомниться, не оказавшись в противоречии с самим собой. Этот человек всегда будет ставить королевскую власть выше короля и рассматривать в качестве легитимного короля только Короля, рожденного во власти. Рожденный вне королевской власти король прекрасно смог бы быть легальным наподобие волевых людей, судьбоносный же человек всегда будет считать такого монарха нелегитимным, делая отличие права от факта. Право для него всегда будет порядком Судьбы и необходимым следствием предшествовавшего всеобщего закона; тогда как в факте он увидит только волевой захват (usurpation de la Volonte; волевую узурпацию - прим. пер.) и продолжение последующего частного закона.

Если понять лучше то, о чем я сказал, то будет прекрасно ощущаться разница между судьбоносным и волевым человеком, монархистом и республиканцем, и появится, наподобие других, отличие легитимного от легального, и станет очевидным, что они никогда не смогут договориться ни о чем. Предположим, что в конституционной монархии, в воззрениях на которую объединяются обе группы, встал вопрос об установлении дворянства, как срединного сословия между монархом и народом. Тогда судьбоносные люди будут смотреть на этот институт, как на установившийся, если он уже существует; если же его не существует, они будут отстаивать мнение о невозможности его установления. Они понимают, что можно, в крайнем случае, увеличить его количественно, но нельзя его создать в принципе, ибо хотя они и согласны с правом Короля возводить в дворянское достоинство, они не согласятся никогда признать за ним право создавать дворянство. Волевые люди, наоборот, будут считать, что легче дворянство создать, нежели возводить в дворянское достоинство, поскольку они будут путать дворянство с аристократией и слишком абстрактно мыслить о родовом имени, данном всем людям, обладающим должностями. Для них Король будет первым дворянином, а сельский голова - последним. Они смогут увидеть легальность в титулах, но они никогда в них не увидят легитимность. Дворянин, опирающийся только на легитимность своего дворянского достоинства, будет ничтожеством в их глазах, если он его не соединит с фактической легальностью, то есть с должностью. Судьбоносные люди думают на сей счет с точностью до наоборот, насмехаясь над дворянством по факту, не являющимся таковым по праву; то есть тем, что легально, но не легитимно.

И если, благодаря крайним обстоятельствам и по приказному снисхождению, люди Воли или либералы провозгласятохранительным принципом монархий легитимность престола, каковым она и является на самом деле, когда ее здраво понимать, они будут очень остерегаться увидеть легитимность там, где она присутствует реально, а именно - в творящей короля королевской власти, подобно тому, как дворянство производитдворянина. Но они ей отведут место простого положительного проявления, чтобы Народ, способный ее увидеть, смог бы ее ухватить, сделав легальной через соединение сосвоей Волей.Это всегда разрушает одной стороной то, что создано другой, подчиняя одной силе принадлежащее противоложной силе. Здесь вовсе нет наследственного права, творящего легитимность; здесь, наоборот, легитимность, закрепляющая наследственное право. Если бы легитимность зависила от наследственного права, то народ смог бы действительно подвегнуть ее своей проверке, сделав легальной, упорядочив применение этого наследственного права, но поскольку она проистекает только от королевской власти, являясь ее порождением, в соответствии с велением времени, то народ в ней ничего не увидит, ведь королевская власть - одна, а время не производит ничего дважды.

Итак, люди Воли и Судьбы, либералы и роялисты, как их называют сегодня, оказались, благодаря вселенскому ходу вещей, в таком особенном положении, в котором они не могут ни полностью одолеть друг друга, достигнув цели, определенной их естеством, ни объединиться вместе, чтобы образовать постоянное правление смешанного типа, ведь для полного торжества друг над другом им понадобится либо чистая демократия, либо абсолютный деспотизм, что неосуществимо из-за общественного мнения, отвергающего единственные средства достижения этого результата, - рабство одних или убийство других. Но для объединения обоих групп будет необходима связующая нить. Хотя ни одни, ни другие не желают принимать ее действия, ни признавать ее силу. Им больше нравиться, путая смыслы некоторых сомнительных слов, внушать ими уважение к себе самим, лукавить со своими врагами, и вновь сто раз предпринимать всегда бесполезные попытки. Несмотря на прикрасы своих речей, они не чуствуют, что сущность их мысли постоянно проявляется, потому что сущность - неизгладима, и влияющие на них без их ведома Судьба и Воля, заставляют их принимать за фундаментальные истины две противоположные аксиомы. У роялистов: "Чего хочет Король, того хочет закон". У либералов: "Глас народа - глас Божий".