ГЛАВА XI.

Кем являлся Наполеон Бонапарт. Его падение. Реставрация

семейства Бурбонов.

 Бонапарт был никак не способен принести спокойствие Мiру, охваченному на протяжении стольких столетий непрерывно возрождающейся борьбой между Необходимостью и Свободой, Человеческой волей и Судьбой. Я здесь это повторю, избавив свою мысль от всякого озлобления, которое может возникнуть в память о преследовании меня Бонапартом; но в данный момент я - историк, а посему должен забыть все, чтобы сказать правду (116). Наполеон являлся лишь выражением военной тирании; также и его власть была действенной только там, где могли двигаться его армии, и там, где они имели вес. Наполеону были необходимы огромные пространства, чтобы развернуть свои силы. Повсюду, куда его солдаты не могли проникнуть, его власть становилась слабой и незначительной. Его, порой, сравнивали с Робеспьером, но безосновательно: они были прямыми противоположностями друг другу. Волевой, но лишенный света Робеспьер, полагая всю свою силу в инстинкте, должен рассматриваться, как выражение народной тирании, действие которой отражалось в самом низшем революционном комитете; вне Робеспьера не существовало общественного мнения; имевшие несчастье довериться ему, все погибали. Чем было меньше пространство, тем Робеспьер был сильнее. На огромных пространствах он не смог бы ничего сделать. Этот второстепенный тиран пал с того времени, как круг его власти расширился и он пожелал управлять большими массами. Наполеон, напротив, был судьбоносным человеком, властвовавшим над созданным им самим мнением, которое он умел внушить другим. Наполеон являлся очень сильным в душевной части своего существа, но слабым во всем остальном. Голова Наполеона, наполовину состоявшая из света и тьмы, удивляла живостью и яркостью определенных качеств, пока другие, погруженные в сумрачный туман, оставались инертными и из-за своего убожества и неподвижности убегали от взглядов. Когда победа сопутствовала его шагам, тогда все больше и больше расширялся его горизонт, и его моральная сущность увеличивалась в той же пропорции; но когда приходили неудачи, по мере того, как пространство суживалось вокруг него, он чувствовал упадок своих сил. Этот колосс стал бездыханным, когда атмосферы Европы ему уже не доставало.

 Достигнув в 1811 и 1812 гг. наивысшей точки своего судьбоносного величия, он ощутил в интуитивном вдохновении, что ничего сделано не было. Его придворные и льстецы могли ему много говорить о том, что империя возвышается на незыблемых основаниях, и что он мог, успокоившись на своих трофеях, созерцать всем своим величием безмерность своего труда, но он сему не верил. Он всегда видел перед собой препятствие, чтобы его преодолеть; и это всегда возникавшее в его мысли препятствие овладевало им всецело. Утомленный в его поиске, не видя никогда препятствие там, где оно находилось, он окончил тем, что увидел его там, где его не было. Он убедил себя в том, что Россия являлась тем ужасным, тревожившим его покой препятствием, и что он обретет ключи от Лондона, как о том объявил, в московском Кремле. Для этой цели он сотряс всю Европу, и во главе огромной армии предпринял против Российской империи поход, который его и погубил. В данном случае все сводилось к следующему: его уже клонившаяся к закату судьба шла сразиться с более мощной и уничтожившей его судьбой. То, что случилось затем было тщетно; даже его знаменитый побег с острова Эльбы. Вызванное им неистовое движение в это время обратилось в акт отчаяния. Он прекрасно почувствовал это сам в период своего стодневного правления, когда был низложен, ибо его звезда больше не властвовала над Францией, а судьба оказалась изнуренной. Даже если бы он смог пробудить эту ужасную, ноусыпленную им волю 1793 года, то, вместо того, чтобы ее увлечь в свой круговорот, она бы теперь увлекла его в свой.

Это мгновение восторженности лишь послужило его дальнейшему падению. В 1814 году он был разбит частями, вставшими на сторону Русских; в 1815 году его одолели Англичане при помощи Пруссаков. Властелин острова Эльба, он стал узником на острове Святой Елены. Твердили об изменах, как под стенами Парижа, так и на полях Ватерлоо, но измен вовсе не было, а существовала недостаточность судьбы. Все то, что ему благоприятствовало до тех пор, обернулось против него; его самой здравой осмотрительности уже не хватало результата, и его мелкие просчеты являлись крупными глупостями.

Между тем, оставившая Наполеона Судьба помогала Франции, возведя на французский престол королевское семейство законных обладателей короны Гуго Капета, происходившее от Святого Людовика и Генриха IV. Казалось бы, все должно вернуться к старому порядку вещей, хотя это было трудно сделать, ведь за двадцать пять лет время ушло вперед, и увлеченная непреодолимым движением Человеческая воля разбила все, вплоть до основ установлений, воссоздать которые стало невозможно. Это верно и прозорливо чувствовал король Людовик XVIII, рассудив подобающим для Франции представительское монархическое правление, где неприкосновенный монарх при помощи ответственного министра предлагает проект законазаконодательному корпусу, состоящему из палаты наследственных пэров и палаты депутатов от французских департаментов, избранных коллегией выборщиков (college electoral). Эта форма правления, закрепленная торжественной Хартией, дарованной Нации, существует по сей день во Франции.

Как всякий Француз подчиняясь закону, исходящему от правительства и законодательного корпуса, будучи в готовности свято исполнить их малейшие предписания, мое намерение вовсе не исследовать особенности конституции моей страны, отметив ее недостатки в том случае, если она их содержит, или преимущества, которыми, возможно, она располагает. Насколько мне позволено, я желаю подняться до более возвышенных и общих соображений, набросав довольно уверенной рукой главные события, затрагивающие Социальное состояние человека, произошедшие в мире на протяжении более двенадцати тысячелетий, и связать их в одновременном действии трех сил, правящих Вселенной, - Провидения, Человеческой воли и Судьбы. Отметив, по возможности, их причины и результаты, я, повторяю, хочу показать, с какой из трех сил более тесно связаны разнообразные формы правления, которые принимали, принимают или могут принять разные народы земли; и какие отношения имеют эти основополагающие политические формы Социальных укладов с основополагающими метафизическими формами Человека. Я надеюсь, что читатель, проследив сквозь множество столетий различные фазы Социального состояния и подойдя от причин к следствиям в совокупности физических и метафизических доказательств, которые, несомненно, не скрылись от его проницательности, захочет вскоре со вниманием подойти к неизбежному выводу, который я предоставлю для его раздумий, дабы в нем обрести полезные индукции и ясные заключения о том, что может быть, а чего не может.