ГЛАВА IV.

Истоки Рима. Его Войны. Его Борьба с Карфагеном.

Его Триумфы.

 Перед тем, как Римляне создали свою Республику, они зависели от Этрусков, называемых также Тусками (Tusces), Тосками (Tosques) и Тосканцами (Toscans), которые управляли латинянами при помощи посылаемых к ним царских наместников (вице-королей). Эти наместники, называвшиеся Тарквинами (Tarquins) (6), под конец стали почти независимыми от этрусских Лартов, когда народ, уставший от их гордыни и алчности, низверг их власть, провозгласив себя свободным под предводительством Брута (de Brutus) и Валерия (de Valerius), поставив вместо этрусских правителей сенат, руководимый двумя сменяемыми консулами.

 Этрурия, ничем не отличавшаяся от Фракии в предшедшествующее время, являлась, как я уже говорил, только финикийской колонией, возникшей на основе поселения Индусов, произошедших из смешения Кельтов и Атлантов. Предназначенный к вящей славе Рим был поначалу лишь укреплением, выстроенным по берегам Тибра для защиты судоходства. Его этрусское или финикийское название, ставшее затем его тайным и священным именем, было тогда Валентия (Valentia), то есть место встречи с силой. И только освободившись от Тарквинов, город стал именоваться Римом (de Rome) от старинного греческого слова, означавшего обращать к свободе (7). Этот город, долгое время находившийся в забвении, стал известен Грекам во время его взятия Галлами. Историк Феопомп (Theopompe), по свидетельству Плиния, упомянул вкратце об этом событии, не придав ему большого значения. Но, пожалуй, в эту эпоху Римляне уже посылали своих представителей в Афины, чтобы получить там законы Солона.

 Карфаген тогда был славен своими военными предприятиями. Это торговая Республика имела значительные колонии в Испании, на западных и южных берегах Галлии и вплоть до Сицилии. Она становилась уже опасной. Рим, будучи изначально слишком свирепым для любви к искусствам и пристанищем толпы несведущих бродяг, не желавших ничего знать, впал в состояние полного невежества. Во время, когда Греция владела уже Метоновым циклом, в Риме во все годы вколачивался еще гвоздь во врата храма Юпитера, чтобы соблюсти хронологию. Первые солнечные часы увидели в этом городе на храме Ромула Квирина (de Romulus Quirinus), спустя два столетия после установления Консульского правления. Римляне у истоков представляли собой подобие пиратов, объединившихся для общей добычи, смелых разбойников, единственной добродетелью которых, украшенной выспренним девизом любви к Отчизне, на протяжении нескольких столетий являлась передача своему народу того, что они награбили у соседних наций. Когда эти воины отправлялись в поход, то брали в качестве своей эмблемы пучки сена, называемые манипулами (manipuli) (позднее манипулами стали именоваться подразделения римских войск - прим. пер.). Журавль, который они восприняли от салических жрецов, превратившийся в орла, появился долгое время спустя на их знаменах. Возможно, этот символ они взяли в течение первой Пунической войны, состязаясь с Карфагенянами, имевшими в качестве знака - голову лошади. Если голова лошади посвящалась Молоху, то есть самому Сатурну, то орел был посвящен Юпитеру.

Как бы то ни было, но за стенами Рима удалось укрыться человеческой воле, раздавленной в Греции и готовой уже быть угнетаемой Судьбой. Именно тут она сконцентрировала все свои силы. Карфаген, который не смог ей предоставить такого надежного убежища, был принесен в жертву.

Если в истории любят движение, если в ней нравятся бурные, стремительные и необузданные события; если дикиедобродетели такого рода, жестокий и неприветливый героизм могут заинтересовать посреди сцен резни и опустошения, то следует с восхищением читать анналы Рима. Никакой город, никакой народ не дал подобных примеров. В продолжение нескольких столетий Вселенная наблюдала за этим еще истерзанным неснятыми оковами этрусским местечком, едва вышедшем из рук унижавшего его Порсенны (de Porsenna) и избавившись от Бренна (de Brennus), выкупившего его и уменьшившего до Капитолия, как оно пробовало свои силы, вырвавшись наружу, и возвышалось, из праха достигнув вершин величия. В Самнитскую войну оно вышло из своего забвения; оно спровоцировало Пирра (Pyrrhus) осадой Таренты (de Tarente), и, поначалу ужаснувшись при виде его слонов, отступило перед ним, но, приободрившись вскоре, оно напало на него, одолело, заставив силой удалиться в Эпир. Для того, чтобы оспаривать морское господство у Карфагенян ему требовался флот; оно его создало в одно мгновение, и первое морское сражение римлян явилось их триумфом. Между первой и второй Пуническими войнами, оно овладевает Сардинией и Корсикой, подчиняет пиратов Иллирии, посылает свои дружины за пределы самой Италии, впервые перейдя По.

Между тем, зловещие знаки наводят страх на этих столь же суеверных, сколь и невежественных воинов, которые думают умиротворить Богов человеческими жертвоприношениями. Два Грека и два Галла, мужчина и женщина, были схвачены по приказу Консулов и заживо погребены на народной площади Рима. Это омерзительное жертвоприношение не мешает началу второй Пунической войны, когда Ганнибал, разрушив Сагунту (Sagunte) в Испании, переходит Альпы, покрыв поля Тразимены (Trasimene) и Канн трупами римлян. Несмотря на тщеславное бахвальство некоторых сенаторов, в Риме царила паника, и казалось несомненным, что если бы этот карфагенский военачальник осадил город, то взял бы его. Тогда почему же он не извлек выгоды из своих преимуществ? Да потому что сама Воля, управлявшая движением обоих Республик, могла сохранить лишь одну, ту из них, на которую оказывала большее влияние и находившуюся в Европе, где располагалось средоточие ее активности. Следовательно, как я уже говорил, Воля пожертвовала другой республикой. Именно это казалось очевидным в данных обстоятельствах, когда не только неизвестно отчего дрогнула личная воля Ганнибала, но и горожане Карфагена раскололись между собой из-за пустых причин, предавших их город ожидавшему его опустошению. Битва при Заме (de Zama), выигранная Сципионом, решила его участь. Понапрасну Ганнибал мечтал задержать напор Римлян, призывая против него силу Судьбы. Война, которую он разжег между Антиохом и Римлянами, только увеличило силу последних, обогатив их добычами этой монархии, сделав их способными на завоевание Македонии, поставив их судьями Египта.

Разрушенный Карфаген более уже не сопротивлялся этому республиканскому колоссу, который, распростирая свои огромные руки то над Азией, то над Африкой, то над Европой, заставил признавать свои законы от Тахо до Танаиса, с горы Атлас до Кавказских гор.