ГЛАВА VII.

Завоевание Одина. Его учение и учение Аполония.

Основание христианства.

 Между тем, Один, уйдя с берегов Танаиса, дошел до Вандалии, сегодня Померании, подчиняя своим законам все Народы, встречавшиеся на его пути или славой своих знаний, или силой своего оружия. Его знаменитость и могущество возрастали на каждом шагу числом его прозелитов и подданных. Уже в России, покорившейся его законам, для управления ею он поставил Суарлами (Suarlami), старшего из своих сыновей. Вестфалия и восточная Саксония достались Бальдегу (Baldeg) и Сигдегу (Sigdeg), двум другим его сыновьям. К своим завоеваниям он прибавил Франконию, оставив ее в наследство своему четвертому сыну Сигхе (Sighe). Оттуда, взяв путь на Скандинавию через кимврский Херсонес (Chersonese cimbrique), он пришел в Фионию (Fionie), которой овладел. Эта страна ему нравилась и он построил там город Одинзее (Odinsee; ныне Одензее в Дании - прим. пер.), сохранивший еще в своем имени воспоминание о его основателе. Название этого города показывает, что к этому времени имя Водана, Божественного, уже было присвоено князю Азов, благодаря воодушевленности его сторонников. Полностью подчинившаяся силе его оружия Дания приняла своим королем Скиольда (Sciold), пятого из его сыновей. Эта страна, если верить Исландским анналам, совсем еще не имела никакого короля и с того времени вошла в состав северных держав (21). Преемники Скиольда взяли имя Скиольдунгов (de Scioldungiens) и правили довольно продолжительное время.

Наконец, Один направился в Швецию, дабы овладеть ею. Тогда шведский король Гильфе (Gylfe), изумленный от рассказов об Одине, которые он слышал со всех сторон, решил проверить сам эти слухи, узнав с чем связаны успехи пророка-завоевателя, - с его очарованием, или же с каким-нибудь божественным вдохновением. Претворяя свой замысел, он скрывает королевский сан и приходит под именем старика Ганглера в место, где находился двор князя Азов. Повествующий об этом путешествии автор Эдды говорит, что Гильфе, после того, как расспросил трех придворных Одина о началах вещей, естестве Богов и судьбах Вселенной, был настолько поражен от услышанных им удивительных вещах, что не мог уже усомнитьсяв том, что Один - посланник Провидения. Он оставляет трон, уступив его Одину. Это событие увенчало славу Теократа. Ингхе (Ynghe), его шестой сын, обретя корону Швеции, передал ее своим потомкам, взявших имя Инглингов (d'Yngleingiens). Вскоре Норвегия последовала примеру Швеции, покорившись последнему из сыновей Одина, звавшемуся Сёмунгхе (Soemunghe).

Однако, Скандинавский законодатель всячески старался сделать процветающими свои Государства, установив в них свой культ на прочной основе. Он учредил в Сигтуне (Sigtuna), граде Победы, ныне Стокгольме, высший совет, состоявший из двенадцати понтификов, который был обязан заботиться об общественном спокойствии, справедливо относиться к Народу и верно хранить сокровищницу религиозных знаний.

Дошедшие до наших дней исторические фрагменты представляют Одина, как наиболее способного убеждать людей. Исландские хроники говорят, что ничто не могло противостоять силе его рассуждений, в которые он зачастую вплетал тотчас же сочиненные стихи. Красноречивый в храмах он завоевывал все сердца своим внушительным видом, а посреди битв был самым неудержимым и неустрашимым из воителей. Доблесть Одина, воспетая его учениками Бардами, превратилась через них в сверхъестественную добродетель. С течением времен они сосредоточили в своей частной истории все, что принадлежаловсеобщей истории Гиперборейской расы, благодаря Бору, в котором Один выдал себя за предка. Не удовлетворившись от отождествления Одина с провозглашенным им высшим Богом Водом, они его стали смешивать с былым Теутадом, предназначив ему все песнопения Волюспы. Еще и поныне существующая исландская поэзия рассматривает Одина в качестве Бога-повелителя элементов, предоставив в его распоряжение ветры и бури, пересекающие Вселенную в мгновение ока, принимающего разные формы, воскрешающего мертвых и предсказывающего будущее. Согласно тем же рассказам он знал столь мелодичные и нежные распевы ветров, что долины могли укрываться новыми цветами, холмы содрогаться от удовольствия, и тени, увлеченные сладостью его аккордов, покидать бездны, пребывая неподвижными вокруг него.

Эти преувеличения неизбежны, - они обнаруживаются одинаково в образах Рама, Орфея и Одина в Рамаяне Индусов, греческой мифологии и Эдде.

Но вот, что рассказывают о смерти Одина, когда возвращаются в область позитивной истории. Этот увенчанный счастьем и знаменитостью Теократ не желал дожидаться в своей постели медленного и бесславного конца. Поскольку для подъема отваги своих воителей Один всегда возвещал, что только погибшие насильственной смертью достойны будут небесных благ, он решил завершить свою жизнью при помощи оружия. Собрав своих друзей и самых именитых соратников, он нанес себе по окружности девять ран наконечником копья, объявив, что уходит в Валгаллу занять свое место с другими Богами на вечном пиршестве.

Желая создать по замыслам Провидениясмелый и отважный Народ, основав душевный, в высшей степени, пылкий культ, Один мог умереть лишь так, как он умер; смерть Одина стала завершением его законодательства. Не будучи столь же героической, что и смерть Иисуса, смерть Одина для Назорея явилась большим, нежели смерть Аполлония Тианского, одинаково отразившись в его учении.

 Во время, когда в Иудее вызревал полностью интеллектуальный культ, предназначенный господствовать над разумом, в Скандинавии установилось душевное, жестокое в своих предписаниях учение только для того, чтобы подготовить пути христианскому культу и благоприятствовать его распространению. Между тем, весьма инстинктивный человек, способный на очень большое усилие воли, прошел Римскую империю, уча, что жизнь лишь наказание, мучительная юдоль между двумя, безразличными в самих себе состояниями зарождения и смерти. Этот звавшийся Аполлонием человек следовал всему наиболее позитивному, что содержалось в учении Пифагора. Его излюбленная аксиома гласила, что ничего не погибает, ибо существуют только нарождающиеся и преходящие видимости, тогда как сущность остается неизменной. По Аполлонию этой первичной сущностью, одновременно активной и пассивной, которая есть все во всем, является не кто иной, как Предвечный Бог, потерявший свое имя в наших языках во множестве и разнообразии обозначаемых вещей. Человек, - говорил он, - исходя из своего сущностного состояния и входя в состояние естества, рождается; и, напротив, исходя из состояния естества и входя в сущностное состояние, он умирает; но на самом деле он не рождается и не умирает; он переходит из одного состояния в другое - вот и все; он изменяет модус, никогда не изменяя ни естества, ни сущности, ибо ничего не исходит из ничего и никогда не приводит к ничему.

 Распространяя эту доктрину, Аполлоний неизбежно ослаблял силу Воли, которая брошенная в волны уже бы не видела цели своих усилий, если бы, на самом деле, как учил Аполлоний, она воздействовала бы только на видимости, и если бы Вселенная реально представляла собой только божественный автоматизм, безразличный ко всем формам.

 Аполлоний вел очень аскетическую жизнь. Он сотворил большое число феноменов, возвращая здоровье больным или предвидя будущие события. Он имел множество учеников, и его успехи поначалу являлись более знаменитыми, чем успехи Иисуса, но его учение, не обладая той же самой основой, не могло рассчитывать на ту же самую жизнестойкость. Прожив более столетия, Аполоний исчез, подобно Моисею, и мог ли сказать сам Дамис, наиболее любимый из его учеников, кем он стал. Собственно говоря, этот Теософ не принес ничего нового, но он дал толчок инстинктивной сфере, который обратил внутренний взгляд человека на сами элементы вещей. Этот толчок стал исключительно благоприятным для продвижения христианства, предоставив его приверженцам возможность преодолеть многие трудности, смущавшие рассудок философов.

В это время ряд людей, уязвленных от возвышения Римской империи в наиболее животрепещущих интересах, предались созерцанию, обратив на самих себя ту деятельность, которуюуже больше не могли переносить на политические предметы. Эти люди исследовали возникновение Мира, в особенности же происхождение материи, причину зла, естество и предназначение Человека. Как раз христиане отвечали на эти вопросы без малейшего колебания. По правде их ответы являлись грубыми, но высказанными с таким глубоким и живым убеждением, которое проникает и убеждает. Они говорили, что Мир был создан самим Богом, что Материя, при помощи которой был создан этот Мир, взятая от небытия, была сотворена из ничего; что причина зла заключалась в грехопадении первого человека, сотворенного свободным по подобию Божию, но нарушившего повеления Господни. Относительно естества и предназначения человека они, не смущаясь, говорили, что человек - Божья тварь, предназначенный быть либо вечно счастливым на небесах, либо вечно несчастным в преисподней, в зависимости от того, следовал ли он путем добродетели или путем порока.

Такие острые, хладнокровно предлагаемые решения отталкивали сдержанные умы, но поражали изумлением пылкие натуры, видевшие, как сама смерть отступает перед вдохновенностью их приверженцев. Чудеса, сотворенные Иисусом, в особенности же его Воскресение, подтвержденное многими свидетелями, запечатлевшими свидетельство своей кровью, являлись практически несокрушимыми доводами, когда невозможно было отрицать существование Христа (22).

 В состоянии, которого достигли вещи вследствие искажения Человеческой воли, было, тем не менее, сложно помешать их полному распаду, и Иисус, призванный к этому великому делу, не смог бы совсем его остановить даже после великой победы, одержанной им над Судьбой, восторжествовав над смертью, наиболее ужаным ее оружием, если бы Провидение ему еще не предоставило средства появиться пред глазами Савла и изменить частную волю этого человека, сделав его самым ревностным защитником своего учения, хотя до этого события он являлся его самым ярым гонителем. Савл, с тех пор изменивший свое имя в Павла (23), стал истинным основателем христианства. Без него ничего бы не осуществилось. Оставленные Иисусом двенадцать апостолов не обладали надлежащей силой, чтобы исполнить свое апостольское служение (apostolat). Итак, христианство было обязано Святому Павлу своей догматической формой и духовной доктриной. Позднее оно взяло свои священные обряды и свои формы от Теософа Александрийской школы, звавшегося Аммонием (Ammonius).