До тильзитских переговоров Император Александр смотрел на Турцию, как на безопасного соседа, а потому и как на наилучшего, порицая вместе с тем начинания Екатерины II относительно Востока. Чарующая речь Наполеона возбудила в его слушателе сочувствие к политическому призванию России на Востоке. «Надо покончить с государством, которое не может более существовать" (Il faut en finir d’un Empire qui ne peut plus subsister), сказал Наполеон. Но в трактате он условным образом допускал распространение русского владычества за Дунаем только до Балкан; Константинополь он признавал невозможным уступить России: «Это значит господство над вселенной (C’est l’empire du monde). Между тем тильзитские уроки принесли свои плоды и превзошли даже произведенным успехом ожидания Наполеона. Александр не замедлил опередить своего союзника по указанному им пути и в уме его вскоре укоренилось сознание в необходимости приобретения для России проливов или, как он впоследствии не раз выражался, ключа своего дома. Конечно, можно было пока довольствоваться границами, намеченными для Балканского полуострова Наполеоном; но и эта уступка была им весьма искусно поставлена в зависимость от принятия турками условий перемирия. Когда же впоследствии Александр выказал намерение руководствоваться в восточных делах словесными обещаниями Наполеона, а не буквою трактата, то выгодный стороны тильзитского договора по восточному вопросу сразу оказались воображаемыми. Впрочем, уже в Тильзите, Наполеон по поводу словесных обещаний, не стесняясь, сказал однажды Александру, что в его привычки входит не держать данная обещания. «Иной раз весьма полезно кое-что обещать" прибавил он. При таком взгляде Наполеона на значение словесных обещаний, объяснится многое в последующем постепенном охлаждении дружеских чувств Александра к своему гениальному сопернику.

Более выгодными и существенными оказались уступки Наполеона относительно будущих отношений России к Швеции. Он обратил внимание Императора Александра на географического неприятеля (l’ennemi geographique), предвидя, что Густав IV, по свойственным ему упрямству и ограниченной прямолинейности, не откажется от английского союза. В виду неизбежной войны между Россией и Швецией, Наполеон предложил Александру овладеть Финляндией. «Петербург слишком близок к финляндской границе", сказал Наполеон, «русские красавицы не должны слышать из дворцов своих гром шведских пушек".

Остается сказать еще несколько слов относительно польского вопроса. Александр отверг предложение Наполеона распространить границы своей Империи до Вислы; но затем не подлежит сомнению, что он не высказался против образования герцогства Варшавского; если бы последовал в этом смысле решительный протест, то Наполеону, дорожившему русской дружбой, пришлось бы уступить. Поэтому, зная взгляды, которыми руководствовался Александр относительно Польши, можно даже предположить, что он способствовал этой своеобразной политической комбинации, Наполеон же с радостью осуществил проект, не оспариваемый, а может быть даже внушенный русским Императором, — проект, при содействии которого созидался на Висле удобный для Франции базис для удержания России на пути тильзитских соглашений. При обсуждении этого вопроса, нельзя забывать, что Император, издавна лелеял мысль о восстановлении Польши, затруднялся только осуществлением этого проекта, который требовал отторжения от Пруссии доставшихся ей, по последнему разделу, коренных польских областей. Совершить самолично ампутацию монархии Фридриха Великого представлялось для Александра столь щекотливым делом, что он отказался его исполнить в 1805 году, не смотря на благоприятную политическую обстановку того времени. Но в Тильзите явился прекрасный способ для разрешения этого, близкого его сердцу, вопроса: стоило рукою Наполеона отторгнуть от Пруссии её польские области, создать хотя и скромное, но самостоятельное польское государство, предоставляя всемогущему времени сделать остальное и создать благоприятную почву для исправления исторической несправедливости, совершённой Екатериной II.

После торжественного размена ратификаций тильзитского договора 27-го июня (9-го июля), Наполеон и Александр расстались; Государь обещал своему новому другу и союзнику посетить его в Париже. «La paix generale est e Petersbourg", сказал Наполеон после тильзитского свидания, «les affaires du monde sont lett.

4-го июля Император возвратился в Петербург и остановился в Таврическом дворце. На другой день Государь присутствовал на молебне в Казанском соборе и вечером город был иллюминован. Милиция была распущена, кроме подвижной части её, которая поступила на укомплектование армии и зачтена вместо рекрут. 9-го августа появился манифест, в котором возвещалось прекращение войны с Францией: «благословенный мир паки восстановлен". Государь изъявил своему народу и войску благоволение. По поводу предложенного Наполеоном расширения пределов России, замененного только некоторым исправлением границ, в манифесте значилось следующее: «В основаниях сего мира все предположения к распространению наших пределов, а паче из достояния нашего союзника, признали мы несогласными с справедливостью и с достоинством России. В ополчении нашем не расширения пространной нашей Империи мы искали, но желали восстановить нарушенное спокойствие и отвратить опасность, угрожавшую державе, нам сопредельной и союзной. Постановлением настоящего мира не только прежние пределы России во всей их неприкосновенности обеспечены, но и приведены в лучшее положение присоединением к ним выгодной и естественной грани".

Относительно Пруссии, спасенной от окончательной гибели заступничеством Императора Александра, в манифесте сказано: «Союзнику нашему возвращены многия страны" и области, жребием войны, отторгнутые и оружием покоренные". Чувство скромности, свойственное Государю, не позволило сказать более. Но в откровенной беседе с майором Шелером, посланным королем в Петербург, Александр признался, что он в Тильзите иной раз ставил интересы Пруссии на первый план. Наполеон, в речи законодательному корпусу, от 4-го (16-го) августа, выразился более положительным образом и, не скрывая истины, приписал сохранение династии Фридриха-Вильгельма III единственно дружеским чувствам, внушенным ему могущественным Императором Севера. По поводу этого вопроса, князь А. Б. Куракин, под свежим впечатлением совершившихся событий, писал Императрице Марии Феодоровне 18-го (30-го) июня из Тильзита: «Государь отказался разделить владения побежденного и лишенного средств союзника. От него единственно зависело присоединить к своим обширным владениям все польские провинции Пруссии и принять титул короля польского. Наполеон предлагал их Государю, но он имел великодушие не пожелать этого. Россия делается ангелом хранителем короля прусского, который в Императоре находит себе спасителя и из его рук получает снова большую часть своих владений, которых он сам не умел сберечь и защитить". Пруссаки и во главе их Гарденберг негодовали, конечно, на Александра за его, как они выражались, недостойный образ действий, приписывая свое унижение предательству России. Но король оказался прозорливее своих дипломатов; он настойчиво повторял недоброжелателям России: «Nein, von Alexander lass ich nicht" (Нет, я не отстану от Александра). Дружеские чувства его нисколько не поколебались беспощадными условиями тильзитского договора и дальнейшие события вполне оправдали проницательность Фридриха Вильгельма.

24-я августа Александр встретил на Петергофской дороге гвардию, возвращавшуюся из похода. С какими чувствами отнеслось к этому торжеству русское общество, можно судить по письмам современников!".

В тяжёлые минуты, последовавшие после фридландского поражения, Император Александр не поколебался привести в жертву своему долгу и России личные чувства и привязанности; примирением с Наполеоном он обеспечил отечество от неприятельского вторжения и приобрёл вместе с тем для Империи существенные выгоды. Но то, что было ясно и осязательно для Государя, не могло быть усвоено в той же мере современниками этих происшествий: тильзитский мир не обрадовал Россию. Проигранные сражения, как Аустерлиц и Фридланд, не оскорбили народной чести; тильзитский же мир Россия признала для себя постыдным. 

Когда последовал в том же 1807 году разрыв с Англией, который вызвал остановку в торговле, затруднения в денежных оборотах и упадок ценности ассигнаций, то союз с Францией сделался предметом единодушного осуждения всех сословий государства. Неудовольствие поддерживалось и укреплялось также английскими интригами и преобладающим влиянием, которым пользовались в высшем русском обществе эмигранты и немецкие недоброжелатели Наполеона. «Вообще неудовольствие против Императора более и более возрастаешь", доносил граф Стеддинг своему королю, «и на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать". Изъявлений всеобщего неудовольствия не было возможности не только наказывать, но даже и удерживать, ибо, как выразился один современнику «от знатного царедворца до малограмотного писца, от генерала до солдата, все, повинуясь, роптало с негодованием". Все это было вполне известно Александру, но не поколебало его в принятом решении и в уверенности, что он сделал все для спасения России и будущая её величия. Генералу Савари, присланному Наполеоном в Петербург до назначения посла, Государь сказал 11-го июля, и первой же аудиенции: «II а yа parole et je la tiendrai". Относительно противников тильзитского союза Александр несколько позднее выразился следующим образом: «Qu’ils не pensent pas me faire faiblir ou me deshonorer". Стоит привести еще некоторые мысли, высказанные поэтому поводу Александром в беседах с генералом Савари: «Je pousserai la Russie vers la France tant que je pourrai. Ne voyez pas l’opinion dans quelques miserables dont je не me sers point et qui sont trop leches pour entreprendre quelque chose. Il n’y а pas ici assez d’esprit ni de resolution pour cela. -Malheur e celui qui не va pas droit. —Il faudra bien que l’on flechisse. — J’aime mes parents beaucoup, mais je regne et je veux que l’on ait pour moi des egards".

При дворе, главным и самым влиятельным врагом Наполеона была вдовствующая Императрица Мария Феодоровна. Она стояла во главе оппозиции и, не стесняясь, осуждала новую политику Александра; подобный образ действий возмущал кроткую Императрицу Елисавету Алексеевну, которая в следующих словах высказала негодование свое 29-го августа (11-го сентября) в письме к матери: «L’Imperatrice qui comme mere devait soutenir, defendre les interets de son fils, par inconsequence, par amour propre (et certes par aucune autre raison, car elle n’est pas capable de mauvaises intentions) а reussi e ressembler e un chef de fronde, tous les mecontents qui sont en grand nombre, se rallient autour d’elle, l’elevent aux nues et jamais elle n"а attire autant de monde e Pavlovsky que cette annee-ci. Je не puis vous rendre e quel point cela m’indigne".

Среди народа тильзитская дружба возбуждала также разнообразные толки. Церковные увещания и проповеди, начавшиеся в 1806 году, принесли свои плоды: они распространили и укрепили среди народа молву, что Наполеон антихрист, что тут действует нечистая сила. Когда в России узнали о свидании Императоров, в народе ходила следующая легенда. Зашла о свидании речь у двух мужичков. «Как же это (говорить один) наш батюшка, православный царь, мог решиться сойтись с этим окаянным, с этим нехристем. Ведь это страшный грех!" — «Да, как же ты, братец (отвечает другой), не разумеешь и не смекаешь делаe Разве ты не знаешь, что они встретились на рекеe Наш батюшка именно с тем и повелел приготовить плот, чтобы сперва окрестить Бонапарта в реке, а потом уже допустить его пред свои светлыя, царские очи". Из всего вышесказанная видно, насколько тильзитская дружба поколебала народную привязанность к обожаемому доселе Александру. По поводу этой изменчивости народных чувств, Вигель справедливо замечает: «И вот эпоха, в которую нежнейшая любовь, какую могут только иметь подданные к своему Государю, превратилась вдруг в нечто хуже вражды; в чувство какого-то омерзения. Я не хвалюсь великою мудростью; но в этом увидел я жестокую несправедливость русских. Мне за них стало стыдно: так презираемые ими черемисы и чуваши секут своих богов, когда они не исполняют их желаний. Все, что человек, не рожденный полководцем, может сделать, все то сделал Император Александр. Что оставалось ему, когда он увидел бесчисленную рать неприятельскую, разбитое свое войско, подкрепленное одною, только свежею новосформированною дивизиею князя Лобанова, и всем ужасного Наполеона, стоящего уже на границе своего государстваe Что бы сказали русские, если бы за нее впустил он егоe И в этом тяжком для его сердца примирении разве не сохранил он своего достоинстваe Разве не умел он, побежденный, стать совершенно наравне с победителем и тут еще явиться покровителем короляe Таким-ли бедствиям, таким-ли унижениям подвергался император Франц IIe Что делали его подданныеe Делили с ним горе и с каждым новым несчастием крепче теснились к нему и сыновнее его любили. Лет пятнадцать после того, наказание Божие едва не постигнуло нас за неблагодарность нашу к Александру: он был долготерпелив и мстителен и все вспомянул во дни славы своей. Когда вместе со счастием возвратилось к нему обожание подданных, на распростертый перед ним народ взглянул он с досадным презрением, и не было слова его потом, не было действия, которое бы его не выражало. Он думал, что с ним можно все себе дозволить. Народы иногда бывают так же подлы, как люди".

Настал период царствования Александра, когда все изменилось в нем и вокруг него, когда он должен был разорвать прежние союзы, удалить от себя прежних любимцев, когда притворство сделалось для него необходимостью.

Тильзитский мир прекратил окончательно всякую возможность возобновления Негласного комитета и навсегда лишил членов его всякого значения. Новосильцев был уволен за границу, граф Кочубей заменен князем Алексеем Борисовичем Куракиным. Граф Строганов предпочел меч перу и, получив еще в кампании 1807 года, в чине тайного советника орден Св. Георгия 3-го класса, произведен в генерал-майоры и пожалован в генерал-адъютанты. 30-го августа 1807 года барон Будберг сменен графом Николаем Петровичем Румянцовым. князь Лобанов Ростовский назначен Петербургским военным губернатором. Наконец, 13-го января 1808 года граф Аракчеев назначен военным министром вместо Вязмитинова. Он потребовал устранения генерал-адъютанта графа Ливена от доклада по военным делам, уничтожения военно-походной канцелярии и хотел господствовать над главнокомандующими действующих армий. Император Александр на все изъявил свое согласие.

Но Александр не вполне еще расстался с своими юношескими идеалами; он чувствовал необходимость в полезных сотрудниках. Поэтому он приблизил к себе Сперанского, и удостоил его беспредельной доверенности; 19-го ноября 1807 года, до отставки графа Кочубея, Сперанский был уволен из министерства внутренних дел «с оставлением при прочих должностях по званию статс-секретаря". Современник замечает: «благоразумный Сперанский, меняясь с обстоятельствами, потихоньку, неприметным образом, перешел из почитателей Великобритании в обожатели Наполеона, из англичанина сделался французом. Сия перемена в правилах и в образе мыслей была для него чрезвычайно полезна, ибо еще более приблизила его к Царю".

Союз с Францией, независимо от перемены в личном составе ближайших сотрудников Александра, отразился ни изменении воинских уставов, а также на обмундировании, обучении и организации русских войск.

Назначив графа Румянцова управлять министерством иностранных дел, как сторонника французского союза, Александр позаботился избрать для Парижа достойного представителя России. Выбор Государя остановился на генерале графе Петре Александровиче Толстом.

- «Мне новее не нужен дипломат", писал ему Александр, «а храбрый и честный воин, и эти качества принадлежать вам".

17-го(29-го) сентября 1807 года, граф Толстой, снабженный инструкцией Императора Александра, выехал из Петербурга и 20-го октября (1-го ноября) прибыл в Париж. 26-го октября (6-го ноября) последовал торжественный прием посла в Фонтенбло, причем Наполеон сказал, что те двадцать дней, которые провел с Государем в Тильзите, он считает лучшими в своей жизни и что питает величайшее уважение к русскому народу.

После Фридланда, Император Александр, недовольный распоряжениями генерала Беннигсена, призвал в Тильзит, отставленного в 1806 году, соперника его графа Буксгевдена; ему была поручена армия на другой день после заключения мира, для приведения расстроенных частей её в порядок. Чиновники провиантского и комиссариатского ведомств были лишены права носить общий армейский мундир; Государь поставил им в вину, что большая их часть, имея в виду обогащение свое, возвышали цены на все припасы, а между тем войска терпели во всем нужду, и важные предприятия были тем останавливаемы ко вреду государства (подлинные слова именного указа).

Главная квартира графа Буксгевдена находилась в Витебске.

Осенью 1807 года Государь пожелал осмотреть вверенные ему войска, которым предстояло готовиться к новым подвигам на дальнем Севере. Александр выехал из Петербурга 29-го сентября и возвратился в столицу 10-го октября. Путешествие — это замечательно еще тем, что Государь взял с собою Сперанского, что, естественно, повело к еще большему сближению и упрочило его возраставшее значение.

Посредничество России для примирения Англии с Францией не привело к цели. В ответ на тильзитский мир, английский флот бомбардировал Копенгаген, увел датские корабли и истребил верфи и арсеналы. Следствием этого нападения была декларация России против Англии, 25-го октября (6-го ноября) 1807 года, сопровождавшаяся разрывом торговых связей и потерею средиземной эскадры Сенявина, возвратившейся в Отечество.