После Риги Император Александр посетил Митаву. Конечная цель путешествия оставалась, однако, до сих пор для всех тайною. 28-го мая Государь рескриптом из Полангена, на имя генерал-прокурора Беклешова, известил его, что так как Фридрих-Вильгельм прибыл в Мемель по случаю смотра своих войск, то в этом городе произойдет свидание с прусским королем. 29-го мая Александр прибыл в Мемель и торжественно встречен королем и населением. В продолжение семи дней смотры, приемы и обеды сменялись балами и прогулками. Графиня Фосс посвятила в своем дневнике мемельскому свиданию следующие строки (Grefin Yoss: 69 Jahre am preussischen Hof): «Император чрезвычайно красивый человек и поражаете выражением своего лица; но фигура его не хороша или, вернее, он плохо держится. Он обладает, по-видимому, мягким и человеколюбивым сердцем; во всяком случае он в высшей степени учтив н приветлив. По мере ближайшего знакомства, графиня убедилась, что в Государе есть что-то обаятельное, и сочувствие её к высокому гостю возрастало с каждым днем все более. В заключение она пишет: «Император самый любезный человек, какого можно вообразить себе, и по своим взглядам н убеждением это вполне честный человек. Бедный, он совсем увлечен и очарован королевой. Я очень огорчена, что эти прекрасные дни приходят к концу. Расставаясь — мы все плакали". Граф Кочубей в письме к графу С. Р. Воронцову заметил, что не было знаков внимания, предупредительности, к коим не прибегали бы в Мемеле, чтобы угодить Государю, «и не напрасно". Для окончательной оценки политического значения мемельского свидания, приведем еще отзыв об этом событии секретаря прусского короля, Ломбарда: «Если возможно предвидеть события и составлять предположения в политике, то смею думать, что результаты, им обещаемые, будут крайне счастливые. Оба Государя возымели друг к другу живейшее уважение и дружбу. Удалению и интриге, быть может, и удастся охладить со временем эти взаимные чувства, -но я сомневаюсь, чтобы они могли расторгнуть принятое, кажется, безмолвное обязательство (l’engagement tacite): оставаться на веки соединенными интересами и дружбой. Вы поймете, что волшебница (l’enchanteresse) не мало способствовала скреплению уз, связывающих ныне обоих государей. Это фея, подчиняющая все силе своего очарования". (Ломбард—маркизу Луккезини 30-го июня (12-го июля) 1802 года: Bailleu: «Preussen und Frankreich" 1795—1807. В. 2, p. 103).

И так, мемельское свидание сопровождалось для России более существенными политическими последствиями, чем это могло

казаться, с первого взгляда, многим современникам. Более проницательный князь Чарторыжский вполне предугадал пагубное значение этого свидания для будущей политики Александра. В 1806 г., в письме к Государю, он высказал по этому поводу свою точку зрения с полною откровенностью и замечательною ясностью: «Я смотрю на это свидание", писал князь Адам, «как на одно из самых несчастных происшествий для России, как по своим непосредственным последствиям, так и по тем, которые оно имело и будет еще иметь. Интимная дружба, которая связала Е. И. В. с королем, после нескольких дней знакомства, привела к тому, что вы перестали рассматривать Пруссию, как политическое государство, но видели в ней дорогую вам особу, по отношению к которой признавали необходимым руководствоваться особыми обязательствами". 4-го июня Император из Мемеля предпринял обратный путь в Петербург через Шавли, Ковно, Вильно, Гродно, Минск, Могилев, Витебск, Полоцк и Псков.

Упомянем здесь об одном случае, связанном с воспоминанием об этом путешествии и свидетельствующем о сострадательном сердце Александра. На пути в Вильну, близ Ковно, Государь, заметив народ, столпившийся на берегу Немана, приказал остановить коляску, подошел к крестьянам и узнал, что один из них, таща вместе с прочими барку, был сильно зашиблен лопнувшим канатом. Император помог поднять раненого, послал за лекарем, поддерживал больного, пока ему пустили кровь, и удалился не прежде, как уложив страдальца на повозку и отправя его в ближайшую деревню.

1802-й год в истории царствования Александра имеет не менее важное значение и по отношению к внутренним делам; он ознаменовался весьма важным преобразованием, совершенно изменившим существовавший дотоле административный строй Империи. Когда в Негласном комитете обсуждался вопрос о правах Сената, явилась мысль вверить отдельные части управления лицам ответственным или министрам. После продолжительного обсуждения и горячих споров коллегиальное управление Петра Великого заменено 8-го сентября 1802 года учреждением министерств. В манифесте, изданном по этому случаю, сказано: «Мы заблагорассудили разделить государственный дела на разные части, сообразно естественной их связи между собою, и для благоуспешнейшего течения поручить оные ведению избранных нами министров, постановив им главные правила, коими они имеют руководствоваться в исполнении всего того, чего требовать будет от них должность и чего мы ожидаем от их верности, деятельности и усердия ко благу общему".

Манифест 8-го сентября состоял всего из 19-ти статей и определял в одних лишь общих чертах отношения министерств к верховной власти, к совету, сенату и между собою. Все прочее предоставлялось будущим инструкциям и дальнейшим, по опыту, соображениям.

Всех министерств было учреждено восемь, а именно:

1) военных и сухопутных сил,

2) морских сил,

3) иностранных дел,

4) юстиции,

5) внутренних дел,

6) финансов,

7) коммерции и

8) народного просвещения.

Министрам внутренних и иностранных дел, юстиции, финансов и народного просвещения, по обширности вверенных им частей, положено было придать помощников в звании товарищей министров. Военная коллегия, адмиралтейств-коллегия и иностранная коллегия были оставлены на прежнем их основании и подчинены министрам: военных—сухопутных сил, военных—морских сил и иностранных дел.

Все министры были члены совета и присутствовали в Сенате. Прочие существовавшие доселе коллегии поступили в состав министерств и преобразовались в департаменты.

Министры подчинены были верховному надзору Сената; они обязывались доставлять ежегодно отчеты, каждый по деятельности своего министерства, Сенату, как важнейшему верховному месту. Сенат же должен был делать свои заключения и представлять докладом Государю. Введено было постановление, в силу коего подпись Государя на указах и повелениях имела быть контрассигнована подлежащим министром. Учрежден был комитет министров для совместного обсуждения общих государственных дел. С 16-го сентября 1802 года до сентября 1805 года, Император Александр, за немногими исключениями, лично председательствовал в комитете. С 1807 года посещение Государем комитета совсем прекратилось. Сверх того, сохранена существовавшая в то время в виде самостоятельной части должность государственного казначея.

Возобновленный в начале царствования Непременный совет сохранен в прежнем составе и продолжал существовать до 1801 года, утратив окончательно всякое значение; он сделался почти исключительно высшею инстанцией для тяжебных дел.

8-го сентября были назначены министрами:

1) военных-сухопутных сил—генерал от инфантерии и вице-президент военной коллегии Вязмитинов;

2) военных морских сил — адмирал и вице-президент адмиралтейств-коллегии Мордвинов;

3) иностранных дел (с титулом государственного канцлера) — граф А. Р. Воронцов, товарищем его — тайный советник князь Адам Чарторыжский;

4) юстиции—генерал прокурор Державин;

5) внутренних дел — граф Кочубей; товарищем его — тайный советник граф И. А. Строгонов;

6) финансов — граф Василев; товарищем его — гофмейстер Гурьев;

7) коммерции — граф Н. И. Румянцов;

8) народного просвещения — граф Завадовский; товарищем его — тайный советник М. Я. Муравьев.

Государственным казначеем назначен тайный советник Голубцов.

князь Куракин пожалован канцлером российских орденов.

В указе было также упомянуто, что Государь предоставляет себе впредь назначить министру юстиции товарища. Это место занял действительный камергер Новосилцов.

Бывший генерал-прокурор Беклешов не пожелал быть министром юстиции, так как круг деятельности его значительно сокращался в новом звании. Он остался лишь членом Непременного совета.

Манифест о министерствах сочинен без всякого участия Трощинского; появление этого учреждения было для него совершенною неожиданностью. Вероятно, в знак утешения, Трощинский был 15-го сентября наименован министром уделов, с оставлением главным директором почт; кроме того, он продолжал заведовать канцелярией Непременного совета.

Трощинский написал впоследствии пространную записку: «О неудобствах", происходящих от государственного управления по форме единоличном, введенной закрытием коллегий и отменою коллежского обряда, и подтвержденной общим учреждением министерств 1810 и 1811 годов".

В этой записке высказано мнение, вполне согласное с взглядами государственных деятелей Екатерининского времени. Одновременно со всеми этими служебными перемещениями последовало повеление: статс-секретарю Сперанскому быть при министерстве внутренних дел. По справедливому замечанию биографа Сперанского, Трощинский в один и тот же день лишился и своего прежнего влияния, и правой своей руки.

26-го октября (1802 года) Император Александр писал Лагарпу: «Министерство образовано и идет довольно хорошо уже более месяца. Дела от этого приобрели более ясности и методы, и я знаю тотчас, с кого взыскать, если что-нибудь идет не так, как следует". Лагарп выразил сожаление по поводу назначения министром графа Завадовского. Александр спешил его успокоить, утверждая, что значение его ничтожно. «Всем управляет совет, состоящий из Муравьева, Клингера, Чарторыжского, Новосильцова и др.; нет бумаги, которая бы не была обработана ими, нет человека, назначенного не ими. Частые сношения мои, в особенности с двумя последними, мешают министру ставить какие-либо преграды добру, которое мы стараемся делать... он посажен в министерство только для того, чтобы не кричал что отстранен". Вероятно, назначение графа А. Р. Воронцова и Державина было вызвано подобными же соображениями. Об отношениях Александра к этим двум государственным деятелям уже упомянуто нами выше. Все это не предрекало особенной долговечности составу министерства 8-го сентября. Недовольных реформою оказалось не малое число. Старики, привязанные к прежним формам, громко восстали против нового установления, сожалели об исчезновении коллегиального порядка, установленного Петром Великим, и сокрушались об утрате Сенатом некоторых прав.

К числу противников учреждения министерств принадлежал также Карамзин. Позднее он высказал свои сомнения и опасения в «Записке о древней и новой России, в которой, ссылаясь на правило мудрых, он высказывает мысль, что «всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости: ибо одно время дает надлежащую твердость уставам, ибо мы более уважаем то, что давно уважаем, и все делаем лучше от привычки".